— В ней что-то от старины заложено… Эта запасливость и хитрость, — смеялась Сергеева.
— Вы же ленинградка, знаете, может быть, по рассказам бабушек, что стоила в дни блокады банка консервов, — сказал Степан.
— Война и голод на всю жизнь испугали наших стариков, они все еще худое во сне видят…
На крыльце чайной Степана остановил Виталька Соснин — механик рябиновского катера.
— Товарищ директор, Степан Павлович! — прохрипел он. — Можно тебя на минутку?
Виталька был пьян и растрепан, пепельно-серый чуб его жалко торчал из-под боцманки. «Эх, бесстрашный мой спаситель, — вздохнул Степан. — Хорош». И тут же встал в сознании другой Виталька. Виталька, спасший его в черную штормовую ночь. Его голос: «Ничего, очухается. Надо только спиртом его». Степан помнил, как вздрагивал Виталька всем телом, а с одежды стекала на пол ледяная вода. Его уложили тогда вместе со Степаном под одно одеяло.
— Что случилось, Виталий?
— Поговорить надо, Степан.
— Поговорим, когда проспишься.
— Ты прав. Дай мне трешку. Я отдам.
Степан протянул смятую бумажку и пошел за Сергеевой.
— Извиняй, — прохрипел ему вслед Виталька.
Они приехали в Рябиновку ночью. Увар Васильевич подкатил к школе, где была квартира Степана.
— Ну, вот мы и дома! — сказал.
— А мне куда? — растерялась учительница.
— И вам сюда же, — Степан устыдился своего голоса, неестественного, фальшивого. Что подумает отец, Увар Васильевич? Что скажут рябиновские учительницы? Ведь мог бы он сказать деду Увару, чтобы на эту ночь дед устроил ее у себя… Утром придет тетя Поля… А в квартире Сергеева. И Увар Васильевич молчит…
Степан нес чемоданы. Она в кромешной темени бесшумно скользила за ним. Включили свет во всех трех комнатах и на кухне. Все они были полупустые, холодные и мрачные. Незашторенные окна пугали непроницаемой чернотой.
— Вот это и есть директорская квартира. Места, как видите, много… Я могу эту квартиру для вас… Я только некоторые вещички заберу, и все, — конфузливо выдавливал Степан.
Она молчала.
— Спокойной ночи! — двинулся он к выходу.
— Нет. Не уходите. Я не могу тут одна. Я же боюсь.
— Но мне же нельзя. У нас же Рябиновка. Пойдут разговоры.
— Как вам не стыдно. Я уеду обратно, если так.
Степан окончательно растерялся.
* * *
Павлу Крутоярову с каждым годом прибавлялось забот. Трогала и тревожила судьба Витальки Соснина, вернувшегося из колонии. Виталька дважды успел отсидеть в тюрьме. Первый раз взяли за хулиганство, хотя хулиганства особого, считал Виталька, не было. Так, излишняя горячность. В то время Виталька учился в городе в ПТУ, ходил на уроки в белой нейлоновой, с твердым, как береста, воротником, рубахе, купленной матерью по знакомству в Рябиновском сельпо. Он был плечист, коренаст, и светлая «канадка» его, привезенная из деревни, вскоре разрослась до размеров, подобающих городу. Виталька стал большеголов, кудреват и, если во время дежурства на кухне надевал халат, к нему часто обращались, как к девушке: «Молодая, подайте, пожалуйста, два чистых стакана», «Девушка, золотко, не кладите мне лук, ненавижу».