Окаянное время. Россия в XVII—XVIII веках (Керженцев) - страница 51

Короткое время патриаршества Никона стало началом серьезных и драматических перемен в русском обществе. Однако прежде, чем говорить о них, необходимо рассмотреть содержание и ход никоновской «книжной справы» — единственного практического свершения патриарха.

Из всех своих замыслов Никону удалось осуществить только обрядовую реформу русской Церкви. Но по ряду причин политического и идеологического свойства она превратилась в одну из самых изолганных и малоизвестных тем русской истории. Трудно представить себе, сколько небылиц и прямой лжи было написано историками и представителями «официальной» церкви об этом событии, и продолжает писаться и говориться. Проблема освещения Раскола в научной литературе требует отдельного исследования, результаты которого принесут много недоумений и разочарований в добросовестности и компетентности известных деятелей науки, но еще более — тревоги от постоянного и весьма жесткого вмешательства государственной цензуры в России в содержание работ, посвященных острым событиям прошлого.

Рисуя перед Никоном, тогда еще архимандритом Новоспасского монастыря, заманчивые картины будущего объединения вселенского православия под его рукой, Паисий Иерусалимский указал на разницу в некоторых обрядах, принятых в Московском государстве и на христианском Востоке. Причем греческой стороной отличия представлялись как искажение именно «московитами» древних обрядов, как нарушение ими благочестивых наставлений святых отцов Церкви. Среди практических «отступлений» указывалось русское двоеперстие при крестном знамении, текст некоторых молитв, хождение при крестном ходе по солнцу, а не против, и проч.

В пользу утверждений патриарха Паисия свидетельствовало действительно повсеместное распространение троеперстия и других обрядов, отличных от принятых в русской Церкви, на всем православном Востоке, от Красного моря до Балкан. Кроме того, троеперстие было принято и среди православных Малороссии, и у белоруссов.

Московская православная обрядность оказывалась в своего рода изоляции, в одиночестве. И если раньше на эту разницу смотрели как на достоинство русской Церкви, практическое доказательство ее духовного отличия от «пошатнувшихся в вере» единоверцев из других стран, то сейчас взгляды некоторых людей изменились. В новых политических обстоятельствах, при ожидаемом принятии южнорусских областей в подданство Москвы и в перспективе войны за «византийское наследство», царю Алексею и особенно Никону обрядовые отличия стали казаться возможной помехой в практическом осуществлении грандиозных планов.