Отец медлил мгновение, а в следующий миг уже сидел на Громе позади меня. Я похлопал жеребца по шее.
Тяжеловато, брат?
Ну, не подведи!
И впился шпорами в его бока. Гром обиженно заржал и сорвался в галоп.
Как мы в ту ночь летели! Гром казался мифическим Пегасом. От его бега сотни, тысячи зверей разбегались в разные стороны, волей-неволей давая нам дорогу. Впрочем, парочка тварей попыталась стащить нас на землю, но болт из арбалета отца Яна и мой меч встретили их серебристые тела, оросив светлое платье Катарины кровавыми каплями. У моста я выхватил рог и несколько раз протрубил.
Только бы открыли ворота! Только бы! Иначе все кончено.
К счастью, одна створка ворот распахнулась прямо перед самым носом коня. Мы влетели во двор, и почти сразу же за нами раздался скрежет и стук. Это слуги торопливо закрывали дверь и задвигали засов. Я спрыгнул с Грома, подхватил Катарину и поставил на камни двора рядом со спешившимся отцом.
Оставшиеся в живых охотники тоже были здесь. Отсалютовав мне, они не подошли, а остались стоять неподалеку от ворот. Что-то взволнованно обсуждая, они бросали на нас настороженные взгляды и жадно прихлебывали из фляжек.
У меня перехватило дыхание от донесшегося терпкого аромата. Я с сожалением коснулся пояса. Моя фляжка осталась где-то в лесу. Жаль…
Первая стадия слабости – голод. Протестуя против обращения в бессмертного, я пытался отказаться от нектара, дарующего силу и жизнь, но… мое восстание бесславно закончилось. Слабость в первые же дни подчинила меня себе. Я не мог пошевелиться, не мог даже дышать, но и умереть я тоже не мог. К тому же кровь в венах становилась огнем и начинала сжигать изнутри невероятной, безумной болью, очень быстро расставляющей все на свои места.
– Влахо? Что произошло? И… что ОНИ здесь делают?
Услышав голос мати, я обернулся. Она приближалась, не отводя взгляда от Катарины и отца Яна.
– Оборотни окружили замок. Мы едва спаслись!
Но мати меня словно не слышала.
– Зачем ты привел их сюда? Ты рискуешь всеми нами, но в первую очередь ты рискуешь жизнью девушки!
– Если попытаешься обескровить это юное дитя, я первым закончу то, что нужно было закончить еще девятнадцать лет назад! – Отец толкнул Катарину себе за спину, и взведенный арбалет уставился острием болта мати в грудь. Кутаясь в длинную черную шаль, она остановилась в паре шагов от нас и вдруг рассмеялась, словно его угроза оказалась остроумной шуткой. Ее хрустальный смех прозвучал одиноко и нелепо и оборвался стоном.
– Мой любимый… Долог же был твой путь домой. У нас вырос сын. – Она смотрела на настороженно молчавшего отца Яна так, словно вокруг них больше никого не было. – Вылитый ты. Что же ты молчишь? Или ты пришел, чтобы убить нас? Только потому, что мы не похожи на то быдло, что ты привык защищать с пеной у рта? Или потому, что наш век дольше века смертных?