– Пошли покурим? – предложила я Марте.
– Я не курю.
Как же остаться с ней наедине? Неожиданно выручила Альбина Георгиевна.
– Девочки, – позвала она, – помогите мне накрыть стол к чаю.
Мы послушно пошли на кухню. Альбина Георгиевна достала чашки, поставила на поднос. Я отнесла посуду в комнату, Марта начала расставлять их на столе. Улучив момент, я шепнула:
– Мне нужно поговорить с тобой.
– О чем? – удивленно подняла она брови.
– О нем… – и я, указав глазами на портрет Еремея в траурной рамке, быстро добавила: – Это, прежде всего, важно для тебя.
– Ну хорошо, – поспешно ответила Марта, – позвони мне завтра.
– О чем шепчетесь, девочки?
Мать Еремея подошла к нам, ласково обняла Марту.
– Прикидываем, все блины по тарелкам разложить или каждый сам возьмет из общего блюда, – нашлась я и с досадой подумала о матери Еремы, прижавшей к себе зардевшуюся Марту: «Пригрела змею на груди».
– Пусть каждый сам, – решила Альбина Георгиевна, – дольше не остынут.
После чаепития все стали потихоньку расходиться. Из прихожей я еще раз взглянула на портрет Еремы. Облик был уже неземной – отлетела его душенька от нас далеко, далеко…
Утром позвонила Марте, напомнила о вчерашней договоренности.
– Приезжай, – безразлично ответила она и продиктовала адрес.
Марта жила довольно далеко от меня, на улице Октябрьское поле. Впервые подумала: «Почему именно “Октябрьское”? И почему “поле”?» Вспомнилось пушкинское:
На нивах шум работ умолк;
С своей волчихою голодной
Выходит на дорогу волк…
[11]«…а навстречу ему Красная Шапочка. “Здравствуй, девочка. Где ты живешь?” – спрашивает злой голодный волк. “На поле, – отвечает Красная Шапочка и добавляет: – Октябрьском”. И решил Волк, что это дикая бездомная девочка, и съел ее…» – сочиняла я на ходу.
С мыслями о странной московской топонимике подошла к дому Марты. Она жила в сталинской семиэтажке. Хороший дом, крепкий, продержался дольше, чем вся диктатура пролетариата. И новую переживет. Не успела я подойти к квартире, как Марта сразу открыла дверь.
– Я тебя в окно увидела.
Входя в незнакомый дом, я по привычке как бы присматривалась и принюхивалась к нему. На вешалке висели только вещи Марты, и запах был не многослойный – без примеси старческих настоек, без крепкого мужского духа, без аромата домашней стряпни, без кошачьего или псиного амбре – лишь слегка пахло нежными духами и прохладной чистотой.
– Ты одна живешь… – подвела я итог своим ощущениям.
– Да, – подтвердила Марта, – родители в другом городе. Эту квартиру мне оставил покойный дядя-холостяк. Но я недавно сюда переехала. До этого жила у Еремы… Что ты в прихожей топчешься, проходи.