Наслаждаться покоем пришлось недолго. Очень скоро боевики снова атаковали нас. Уж очень им не хотелось сдавать нам базовый лагерь. Услышав выстрелы, мы переглянулись, сердито перезарядили оружие и пошли отражать новый натиск повстанцев. Перестрелка длилась всю ночь и весь следующий день. Ни одна сторона не хотела оставить деревню другой, но в конце концов мы уничтожили почти всех нападавших и взяли еще нескольких пленных. Остатки отряда ретировались в холодные и сырые джунгли. Нас так разъярило упорство неприятеля, что мы не застрелили тех, кто попал к нам в руки, а решили изощренно наказать их. «Жалко тратить на них патроны», – заявил лейтенант. Он велел вручить им лопаты и заставил под дулом автоматов копать могилы. Мы сидели под навесами, курили марихуану и смотрели, как они возятся в грязи. Если кто-то замедлял движение, мы обстреливали его, целясь чуть в сторону, и пленный начинал шевелиться быстрее. Когда с этим было покончено, мы связали их и штыками перерезали сухожилия на ногах. Некоторые истошно кричали, и тогда мы смеялись и пинали их, чтобы они замолчали. Потом столкнули каждого в яму и стали забрасывать мокрой землей. Они испугались, почти каждый пытался встать, но мы продолжали закидывать их грязью. На особо буйных мы направляли автоматы, и те через некоторое время смирились и тихо лежали, с безнадежностью глядя на нас. Потом еще долго земля «ходила ходуном», слышались стоны, пленники пытались высвободить руки и вылезти из ям. Когда все стихло, мы ушли.
– По крайней мере, мы достойно похоронили их, – сказал кто-то, и все засмеялись. Я тоже улыбался, направляясь к очагу.
Сидя в тепле, я заметил, что у меня все тело в ссадинах и синяках. Их было множество – на спине, руках, ногах. Альхаджи помог мне перевязать некоторые раны и смазать синяки – у повстанцев было припасено много медикаментов. Я понял, что все эти травмы получил от пуль, которые пролетали рядом, едва задевая меня и не причиняя серьезного вреда. Мой организм был слишком накачан наркотиками, а боевой азарт был слишком велик, так что я не ведал ни страха, ни боли и не понимал, какой опасности ежедневно подвергаюсь. Помню, мы с Альхаджи считали, сколько же на мне синяков, и хохотали.
Утром я почувствовал, что кто-то укутал меня в одеяло. Сотрудники центра нашли меня на улице, подняли с земли и повели к корпусу. «Ты не виноват в том, что произошло, ты это переживешь, преодолеешь», – нашептывал мне чей-то голос по дороге.
Я не заходил в медпункт с тех пор, как покинул его несколько месяцев назад, когда медсестру навещал жалкий городской лейтенантишка. Девушка махнула на меня рукой – ей никак не удавалось залучить меня на очередной осмотр. Но однажды днем во время турнира по настольному теннису, на который пришли посмотреть все сотрудники центра, кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся и увидел медсестру. Она была высокого роста, в белом халате и белой шапочке. Впервые я прямо посмотрел ей в лицо. Зубы у нее были белоснежные, и они ярко выделялись на фоне гладкой темной кожи. Обаятельная улыбка делала ее еще красивее. Большие карие глаза светились добротой. Медсестра приветливо посмотрела на меня и протянула бутылку кока-колы.