Дойдя до места захоронения, я с трудом поднимаю труп. Такое впечатление, что он сопротивляется. Из последних сил тащу его на руках, подыскивая подходящее место для захоронения. Тут появляется боль. Она пронизывает каждую клеточку от самых ступней, поднимается вверх по позвоночнику, так что невозможно и шагу ступить. Я падаю на землю в обнимку с мертвецом. На простыне проступают багровые пятна. Устроив тело на земле, я начинаю медленно разматывать саван снизу. От ног до шеи вся плоть изрешечена пулями. Одна пробила кадык, так что в горле зияет дыра. Я приподнимаю кусок ткани, закрывающий лицо… И узнаю в нем себя самого.
Я очнулся в холодном поту на прохладном деревянном полу, на который упал некоторое время назад. Надо включить свет – это поможет быстрее вырваться из ледяных щупалец кошмарного видения. И тут – пронизывающая боль в позвоночнике. Ощупываю одну из стен комнаты – это неоштукатуренный кирпич, стильный элемент дизайна.
Прислушиваюсь к звукам рэпа, которые доносятся из проезжающей мимо дома машины. Встряхиваюсь, пытаюсь подумать о новой жизни, которая открывается передо мной сейчас. Я уже месяц в Нью-Йорке, но мое сознание по-прежнему рвется туда, через океан, в покинутую мною Сьерра-Леоне. Я снова и снова вижу себя шагающим с автоматом Калашникова через кофейную плантацию в составе небольшого отряда. В нем в основном мальчишки и всего несколько взрослых. Мы движемся к ближайшему городку, чтобы захватить там одежду и продовольствие. На окраине плантации наш отряд тогда неожиданно наткнулся на другую вооруженную группу, пересекавшую футбольное поле – оно примыкало к деревне, от которой остались лишь руины. Мы открыли огонь и палили без остановки, пока не перебили всех до единого «конкурентов». Потом мы деловито обыскали мертвецов, забрали боеприпасы и провизию. Что-то съели тут же, рядом с трупами, хотя из их ран хлестали реки крови. В ту группу входили такие же юнцы, как и мы, но нас это мало беспокоило.
Я поднялся с пола, смочил холодной водой полотенце и повязал его на голову. Заснуть было страшно, но и бодрствовать не легче – постоянно накатывали тяжкие воспоминания. Ах, если бы можно выкинуть из головы всю эту грязь, навсегда отделаться от нее. Хотя, конечно, я понимаю, что этот опыт составляет неотъемлемую часть моей жизни. Он сформировал меня как личность. В ту ночь я совсем не спал, ждал рассвета, чтобы можно было полностью погрузиться в новые заботы. Нужно попробовать снова стать счастливым, ведь когда был ребенком, я знал, что такое счастье. Способность радоваться жизни сохранилась где-то в глубине моей натуры, несмотря на то, что я пережил страшные минуты, когда смерть казалась высшим благом. В те дни в Америке я, кажется, существовал одновременно в трех мирах: в реальности, мире снов и мире воспоминаний.