Иван протиснулся к прилавку, выложил связку топоров.
Шавкунов взял один, пощелкал пальцем по лезвию.
— По три гривенника за штуку, — и, встретив мрачную ухмылку Ивана, нахмурясь, отвел глаза. — Ладно уж. Получай за все два рубля.
Он выбросил па прилавок четыре полтинника.
— Бог смерти не даст — богатый будешь, — сказал Иван, забирая деньги.
Вечером к Ивану пришел Герасим Зуев.
Иван сидел на крылечке, тачал Насте новые ичиги.
— Обабился! —мрачно сказал Герасим. —Домоседом стал, хозяином!.. А там нашего брата порют!
И ван отложил ичиг в сторону.
— Кого порют?
— Литейщики не стали работать. Пришли в мастерскую, а работать не стали. Сам Тирст приехал. И ему сказали: «Нет денег — нет работы». Надо быть, поляк Осип подбил. Тирст казаков вызвал. Повязали, кто больше кричал. А сейчас принародно пятерых выпороли.
— И Осина?
Осипа Тирст не дозволил. Велел в каталажку запереть. Ну, чего же ты молчишь, Еремей Кузькин!
Иван выдержал его гневный взгляд.
— А чего я тебе скажу?
— Так поодиночке всех перепорют! —взревел Зуев. — Нас, дураков, полтыщи, а их один десяток. И они нас порют. Снова крепостные порядки!
Иван помрачнел, опустил голову.
— У меня, Герасим, руки связаны. Я жив, покудова молчу. Меня Тирст соплей перешибить может…
3
У веселого Юзефа слово не расходилось с делом. Он дал знать, кому надо было, в Иркутск. И пока Иван и Настя готовились в бега, там в подвале двухэтажного дома, на углу Большой и Третьей Солдатской, принадлежавшего известному в городе кондитеру пану Заславскому, изготовили паспорт на имя вышедшего на поселение Митрофана Семизубова. В мужнин паспорт была вписана и жена Митрофана Пелагея.
Заславский несколько удивился, получив письмо Юзефа Ковальского. Приметы, указанные для внесения в паспорт, пе подходили ни к одному из сосланных в Николаевский завод поляков. Но зная, что Ковальский не станет беспокоить его без крайней надобности, распорядился изготовить паспорт и с надежным человеком переслал в завод. Паспорт получил брат Юзефа Стефан, в тот же вечер передал его Ивану. И в тот же вечер Настя отнесла его в землянку и надежно захоронила там.
— На этой неделе уйдем, — сказал Иван Насте. — У тебя все готово?
— Все, — ответила Настя, а у самой крупные, как горошины, слезы покатились из глаз.
— Эко ты, право! —нахмурился Иван. — Снявши голову, но волосам не плачут… А не то останемся… Гонит, что ли, нас кто?
Настя отерла слезы.
— Не сердись, Ваня… Нелегко ведь из родного дома… А что решили, то решено. Разве не вижу я, что нельзя нам оставаться.
Порешили уходить из слободы через три дня.