Ярыгин отложил бумагу в сторону и некоторое время сидел в глубоком раздумье, посасывая пухлую верхнюю губу:
— Не повредит ли делу это письмо? — сказал он хмурясь. — И особенно могущие быть изустные пояснения?
— Не должно повредить, — жестко сказал Тирст, — по той прежде всего причине, что сей Могуткин, уразумев тяжесть своей провинности — я имею в виду поклеп, возведенный на начальника, — почел за благо удариться в бега.
Ярыгин вздохнул облегченно.
— Это хорошо, — произнес он так, словно похвалил Тирста. — Но… могут поймать?
Тирст опять чуть приметно усмехнулся, но тон его ответа был по–прежнему сухим, даже жестким:
— Полагаю, за это время так далеко убежал, что поймать его не в силах человеческих.
— Очень хорошо, — повторил Ярыгин, пристально уставясь на Тирста маленькими заплывшими глазками, — своевременное бегство Могуткина нашему козырю в масть, А когда должен возвратиться капитан Трескпн?
— Отпуск капитану Трескину предоставлен по первое сентября сего года.
— Надобно закончить дело до его возвращения.
Тирст как‑то неопределенно пожал плечами: это можно было истолковать и так, что он согласен с мнением собеседника о необходимости быстрее закончить дело, и в то же время так, что сие от него менее всего зависит.
— Остается одна помеха — подпоручик Дубравин, — сказал Ярыгин.
Тирст снова промолчал.
— Орешек этот ему не по зубам, — продолжал стряпчий, — но будет копаться, время тянуть. Надо ускорить его отъезд.
— Я всемерно, поскольку в моих это силах, способствую наиболее скорейшему выполнению подпоручиком возложенного на него поручения. Мною дан приказ бухгалтеру, казначею и прочим должностным лицам безоговорочно и немедля представлять господину Дубравину все потребные ему сведения и документы.
— В них он и утонет. Но это и хорошо, и плохо… А что, Иван Христиаиович, ежели мне с ним переговорить по душам?.. А?
Тирст ответил не сразу.
— О намерении вашем переговорить с господином Дубравиньга. а также и о самом разговоре с ним мне ничего не известно.
2
Иван Христиаиович Тирст попал в далекие сибирские края яе по своей охоте.
Фортуна не проявила к нему особой благосклонности на заре его жизни.
Иван Христианович не получил в наследство ни богатых поместий, ни достаточных капиталов, ни громкого родового имени.
Отец его, остзейский немец, начав свой жизненный путь писцом в канцелярии Курляндского губернатора, выслужил трудами классный чин и дворянское звание. По служебному положению представился ему случай оказать важные услуги нескольким именитым окрестным баронам, ц это способствовало тому, что сын его Иоганн был принят в их домах.