Вытерла паклей руки и пригласила:
— Проходи в горницу!
Тетка Глафира возилась у печи. Когда подпоручик, пригибаясь в дверях, шагнул через порог, старуха обмерла. Подпоручик снял фуражку и поклонился ей.
Глафира, уперев ухват рожками в пол, стояла, не сводя глаз с блестящих погон подпоручикова мундира.
— Это Алексей Николаич, который меня от казачков вызволил, — сказала Настя.
— Ах ты, господи! — воскликнула старуха и, все еще не выпуская ухвата из рук, поклонилась гостю в пояс. — Спасибо, кормилец! Проходи, проходи, садись в красный угол.
Подпоручик прошел к окну и сел на добела выскобленную лавку. Настя села неподалеку.
— Слушаю тебя, Алексей Николаич.
— Может быть, выйдем… душно здесь…
Настя улыбнулась.
— Тетя Глаша, сходи посиди на крылечке. И впрямь здесь душно. Иди, иди, я пригляжу.
Старуха отодвинула чугунок подальше от огня и мелкими шажками, как‑то бочком, выскользнула из горницы.
— О чем же говорить будем, Алексей Николаич?
— Не смейся надо мной, Настя!
В голосе подпоручика слышалось такое, что согнало улыбку с лица Насти. Но она тут же подавила непонятно отчего возникшее ощущение какой‑то беспричинной тревоги.
— Коли не смеяться, так плакать. А у меня, Алексей Николаич, слез‑то и нет. Все за сиротские годы выплаканы.
— Настя, я вижу, ты не веришь мне, не хочешь понять меня… А ты поверь!.. Мне без тебя не жизнь. День и ночь о тебе думаю… Настенька!
Она сидела молча и неподвижно. Только торопливо и нервно расплетала и заплетала кончик толстой косы, свесившейся через плечо.
Ее молчание воодушевило его.
— Настя, поедем со мной! Уедем отсюда в Иркутск. Не хочешь в Иркутске жить, выйду в отставку, уедем на Волгу… Там у матери деревенька… там жить будем… Никто там тебя не знает… никто не попрекнет…
— Кого не попрекнет? Меня, что стыд позабыла? Заботливый ты, Алексей Николаич!
— Настенька! Опять ты меня не понимаешь! Я хочу по–честному, по–хорошему…
— Себе ты хочешь хорошего. А мне?
Настенька, да выслушай ты меня! Как в деревню приедем, обвенчаемся…
— Ты что, Алексей Николаевич! —воскликнула она, и он увидел, что она не только взволнована, но и напугана.
— Хочешь, в Иркутске обвенчаемся, сразу, как приедем… Настенька!
Он кинулся к ней. Она отвела его руки. Тогда он схватил ее руки и стал целовать, беспрестанно повторяя:
— Настенька!.. Милая Настенька!..
А у нее уже не было сил отталкивать его. И, как в лихорадочном бреду, теснились, перебивая одна другую, смятенные мысли.
Любит… кто, когда еще так полюбит?.. Пробежишь мимо своей судьбы… потом не воротишь… Нет, нет, нельзя!.. Все это стыд, позор… Неужто может обмануть?.. А так вот, одной, всю жизнь лучше?.. Господи, вразуми меня!.. И зачем я его встретила?