«Это ж не его рябина…» — уговаривал себя Артём, догоняя подводу и видя, как хмуро смотрят на него сопровождающие начлагеря красноармейцы.
Раздал всем по несколько ягод. Митя, весь кривясь, прожевал одну, а Кабир-шах и Курез-шах не решились: так и держали в руках, иногда принюхиваясь к ягодам.
На скотные дворы не заехали, только оставили там подводу. Окончательный путь их лежал на остров Малая Муксольма.
Эйхманис снова пропал куда-то.
Был отлив, и с Большого на Малый добирались пешком, по каменистому дну.
Все с интересом смотрели себе под ноги.
Артём, не сдержавшись в своём мальчишестве, время от времени подбирал маленькие камни и тут же их бросал.
Было заметно, что Щелкачов хочет сделать то же самое, но не решается.
Слева виднелась гора Фавор; Артём едва ли не впервые находил сумрачные соловецкие виды красивыми. Подсыхающая, поломанная высокая трава, редкие валуны в траве, еловый перелесок…
На острове было всего три хаты и часовня.
Эйхманис сидел на пеньке возле одной из хат. Рядом с ним стоял бородатый старик, по виду — из бывших монахов. Они разговаривали — очень неспешно. По манере разговора было ясно, что виделись они не впервые.
Лошадь Эйхманиса, непривязанная, неподалёку щипала травку.
В позе старика не наблюдалось подобострастия.
Похоже, местный надзиратель о приезде Эйхманиса пре-дупреждён не был и распознал гостей с заметным запозданием.
Он выбежал в рубахе, заправляя её на ходу, только когда заметил лагерников и красноармейцев — а начлагеря проглядел.
— Надзиратель Горшков… — издалека начал служивый, подбегая к Эйхманису.
Эйхманис, недовольно скривившись, показал ему рукой, чтоб замолк, и тут же сделал в воздухе круговое движение пальцем: мол, разворачивайся и следуй, откуда явился.
Горшков, спотыкнувшись на бегу, встал и мгновение думал, как быть. Не найдя иного выхода из ситуации, развернулся и еле-еле двинулся назад, втайне ожидая, что его окликнут.
— Досыпай, — сказал начлагеря вслед надзирателю.
— Я не спал, гражданин Эйх… — резко обернувшись, начал тот, вращая маленькими глазками, но Эйхманис повторил короткое рубящее движение ладонью, будто отрубая любую речь, обращённую к нему, помимо монашеской.
Надзиратель растерянно двинулся дальше, но и спина, и затылок его по-прежнему выдавали мучительное ожидание хоть какого-то приказа начальства.
— Горшков! — смилостивился Эйхманис. — …Определи людей.
Надзиратель поспешно вернулся и шёпотом указал красноармейцам на третью хату, а всех остальных повёл к старику.
Артём, уже усевшийся прямо на траву, поленился суетиться — а то он дверей в хату не найдёт.