Осип так же резко перестал смеяться, как начал.
— Ешьте морковь, — сказал Артём, кивнув Осипу на зажатый в его руке овощ.
— Мне пора, — вдруг ответил Осип и засобирался.
— А мама ваша? — не сдержался Артём. — Она скоро приедет?
— Ой, — встрепенулся Осип. — Спасибо, что напомнили. Мама уже выехала. Вам нужно зайти в ИСО и заявить о необходимости предоставления вам нового места.
Артём поперхнулся, но ничего не сказал, только в который уже раз подумал: «Вот Анчутка… К нему мама приезжает — а я иди в ИСО. Чёрта с два я туда пойду».
…Пока Артём размышлял, Осип уже ушёл, забыв попрощаться.
Артём ещё раз умылся и даже решил на себя посмотреть — в их корпусе имелось общее зеркало. Из зеркала глянул бешеными и яркими глазами взрослый, повидавший жизнь пацан — загар чуть в белую крапинку, как подсоленная горбушка хлеба, башка красивая — по Арбату б её выгулять, ох.
«Отъелся за последнее время, как волчара», — с удовольствием подумал Артём, чуть-чуть даже прищёлкивая зубами.
Он очень себе понравился.
Он был полон летних сил.
…По командировочному письму получил на лагерном складе одежду на свою группу: размер определял на глаз, ему никто не перечил, давали выбирать.
Себе, естественно, подобрал влитое: сапоги болотные, высокие, галифе с леями и гимнастёрку с раскосыми карманами.
Приоделся сразу в новое, умытый и наглый вышел на улицу с таким чувством, будто ему сейчас должны честь отдавать красноармейцы.
На радостях позабыл забрать необходимый инструмент. Вернулся на склад, получил три лопаты, кирку, топор, совок, полотно, ведро, щётку и веник — это Щелкачов заказывал.
«…Стирать землю с золотых украшений и складывать их в ведро, как рыбу», — посмеялся Артём; его всё смешило.
Ещё карандаши и бумага — для индусов с их черчением.
Со всем своим барахлом — тюк одежды, ведро, — ощетинившийся черенками лопат, чертыхающийся и попеременно что-то теряющий, еле выбрел на монастырский двор — там снова всё уронил.
Набежал Афанасьев, кинулся помогать — всё такой же весёлый, чубатый, леденец во рту, видимо, вчера хорошо раскинул святцы.
— Тёма! — пропел Афанасьев, поигрывая конфеткой в зубах. — И что, тебя ещё не убили?
— Нет, я теперь при Эйхманисе, — сразу выпалил Артём: сколько ж можно было в себе это таить.
— В качестве? — весело спросил Афанасьев и схватил себя за чуб, видимо, чтоб голова не отвалилась.
— Это, брат, секрет! — в тон ему ответил Артём, чуть дурачась.
— Но не шутишь?
— Честное соловецкое! — съёрничал Артём: ещё месяц назад ему и в голову б не пришло острить так. — А ты?
— А я тоже готовлюсь к переводу, — похвастался Афанасьев. — По театральному делу. Но ты кручёней, ты верчёней, ты вообще лихой паренёк, а? А приодет-то как? Дьявол меня разорви!