— В ИСО его, — сказал он.
— Будете отвечать перед начальником лагеря за потерю имущества, — объявил Артём, чувствуя жестяной вкус каждого слова: Сорокин смотрел в небо полуоткрытыми глазами, которые уже не выдавали живого человека.
— А этого куда? — спросил второй красноармеец своего товарища, кивая на Сорокина.
— Лопаты бери пока, сложим внизу в ИСО, — ответили ему. — А десятнику врача позовём.
Странным образом Артём пошёл пустой ко входу в ИСО — вослед ему два красноармейца несли тюк с одеждой, инструменты и ведро. Они сами сообразили, что выглядят смешно, но было поздно — не бросать же теперь всё это.
У самого входа Артём обернулся и едва не вскрикнул от счастья, как уколотый: Сорокин вдруг сел и с неожиданной страстью начал отирать лицо руками — увидев это, Блэк залаял, будто рассердился, что труп ожил.
Вид Сорокина и все его движения говорили о том, что он ничего не понимал и ни о чём не помнил. Просто вот слюна налипла…
— Живой, — сказал Артём красноармейцу радостно.
— Пошёл, — ответил красноармеец Артёму и втолкнул в дверь.
Инструменты и форму оставили возле дежурного — и, когда Артёма повели наверх, он уже на втором этаже догадался, кого сейчас увидит.
…Ну да, вот третий — а куда же ещё…
Помощник дежурного по ИСО попытался доложить, но знакомый женский голос ответил:
— Не надо, я видела в окно.
Галина сидела за столом. На стене, за её спиной, по-прежнему висели портреты Троцкого и Дзержинского.
— Садитесь, — сказала Галина, мельком подняв глаза на Артёма, — естественно, она что-то писала, — но, подняв глаза и тут же опустив, не сдержалась и снова посмотрела на него.
Артём прошёл к её столу — табурет был тот же, он помнил, и, пока садился, успел заметить, что портрет Ленина остался на месте, под стеклом стола, а портрета Эйхманиса, который там тоже имелся, — уже не оказалось…
«Или нет, — вдруг понял Артём. — Он на том же месте, просто Галина его перевернула… чтоб не видеть!»
— Вернулся наконец, Горяинов, — сказала Галина и быстро, как-то даже деловито облизала губы. — Тебя тут наши бумаги дожидаются уже который день. О добровольной помощи Информационно-следственному отделу, которую ты обязуешься оказывать.
Она была без формы — в рубашке с закатанными рукавами, две верхних пуговицы расстёгнуты, шея коротковата, но лицо красивое, чуть вспотевшее, кожа смуглая, глаза широко расставлены, взгляд внимательный и чуть злой, мочки ушей проколоты, но серёжек нет, скулы крепкие, зубы белые, губы обкусаны, как у подростка, и шелушатся.
«Влип? — почти спокойно подумал Артём. — Или нет?»