Не стерпев, вцепился в кусок зубами. Тут же понял, что это свалявшийся камень крысиного помёта.
Раскрыл рот — всё выпало оттуда назад, влажным комом.
Долго оттирал язык о кисть собственной руки.
Моисею Соломоновичу ничего не сказал: зачем портить обед человеку.
Тем временем в груди назревало что-то непонятное: вроде бы должно было сейчас вырвать. Грудь свело судорогой — Артём уже раскрыл рот: чёрт с ним, на пол так на пол, не успею до параши, наплевать — а и понял, что рыдает.
Рыдает и рыдает, и голова дрожит и трясётся, и виски разламывает изнутри.
Моисей Соломонович сначала вскочил, но потом как-то сообразил, что лучше не подходить, и сел на место.
Артёма крутило и перетряхивало, он изо всех сил вцепился в нары. В груди надрывалось и саднило, сердце исходило больною кровью.
Припадок кончился минут через пять или семь.
Артём, ещё дрожа от напряжения, погладил себя по лицу: успокойся, успокойся, успокойся.
…Когда опустил слабые руки на колени, тут же догадался по собственным ладоням: ни одной слезы не было на его лице.
Через десять минут, мелко сплёвывая на пол, пришептывал:
— Ну, ничего, Господи, ничего. Я не сержусь на тебя. И ты на меня не сердись. Я оценил твою шутку. Надеюсь, ты ценишь мои.
На скрежетанье замка Артём внимания уже не обращал: страшное миновало, и остальное минует, останется один помёт на зубах.
Моисея Соломоновича забрали вместе с вещами, сразу объявив, что он идёт в расположение своей роты.
На прощание обнялись.
— Вы подумайте, подумайте, — приговаривал Моисей Соломонович, — я бы нашёл вам работу, когда бы вы придумали, что умеете.
В камере стало совсем пусто.
«Что-то я должен подумать важное, самое последнее?» — спрашивал себя Артём.
Только сейчас, в одиночестве, он ощутил, какой отвратительный запах тут стоит: парашу сегодня не выносили — со вчерашнего дня так и прело. Людей уже перестреляли и зарыли в ледяную землю, а дерьмо их прокисает тут, можно сказать, в тепле.
«Может, это и есть самое важное?» — спросил Артём.
Обессиленность всё-таки настигала его.
* * *
Артёма и Галю допрашивали вместе.
Их показания всерьёз не воспринимались.
Допрос длился почти час, и казалось, что два чекиста, скорей всего неплохо знакомых Гале, не знают, как закончить это дело. С одной стороны, какая-то дурная, путаная история, с другой — бывшая подруга Эйхманиса: про это тут все были осведомлены.
Быть может, в своё время эти чекисты на Галину походку заглядывались, теперь же вот так всё обернулось.
Артёма спрашивали мало — за что осуждён, как попал в Секирский изолятор, что помнит из гимназической программы по географии и естественным наукам, обладает ли техническими навыками, — но вообще у него возникло чувство, что в понимании чекистов Галя взяла его с собой вроде собаки — а какой с псины спрос?