Напряжение росло. В последние минуты у Керстин возникло ощущение, будто они продолжают играть, но с тишиной к ней опять подкралась холодная, реальная действительность, свет плафона бросал блики на искаженные лица.
Дюрель повернулся к Розе:
— Игра — ваша выдумка?
— Нет, нет, — прошептала она. — Не моя. Не помню, кто это сделал. Мы играли в нее много раз. Не только у Лилиан. Но… кто-то в другом месте, я не помню…
Она бессильно опустилась на место.
Керстин знала, что Роза легкоранима и происходящее угнетало ее. Сейчас у нее был взгляд усталой, затравленной птицы…
— Это Йон предложил играть, — сказала Керстин, но Дюрель не прореагировал.
— Но ведь именно вы считали, что убийца должен выждать момент, прежде чем нанести удар.
— Да, но… Это было совершенно по другому поводу.
Роза попыталась выдавить из себя улыбку, но ей это не удалось.
— Так что же это был за повод?
— Обычно мальчики… Случалось, что мы целовались в темноте, сами не зная с кем. Ей это тоже нравилось. Все было так захватывающе!
Дюрель улыбнулся и побарабанил пальцами по щеке.
— Целовал ли вас кто-нибудь в этот раз?
— Нет, никто не пытался…
— Кто-то хотел поцеловать меня, — сказала Керстин. — Но, похоже, передумал и лишь легко прикоснулся. Я подумала тогда, что это был Буссе, но теперь не уверена.
— Кого еще из вас целовали?
Маргит покраснела.
— Меня, — произнесла она, — но я не имею понятия кто.
— Кто из молодых людей чувствует себя виновником?
Йон потянулся.
— Я, — сказал он. — Это я поцеловал Маргит. И… еще кого-то. Кажется, Розу…
Он вопросительно огляделся, остановил взгляд на Розе, но та опустила глаза и тихо покачала головой.
— Кого?
— Не знаю. До этой минуты я даже не знал, что целовал Маргит, пока она не призналась, но это была еще одна…
Неожиданно он замолчал, поняв, что той другой, кого он поцеловал, могла быть Лилиан, которая теперь лежала на полу, похожая на восковую куклу. Да, именно ее он и поцеловал…
Дюрель тоже понял это. Он подошел к Лилиан и стал разглядывать ее губы. По сравнению с лицом они были красными, как тюльпан: губная помада на них была лишь чуть-чуть смазана. Он повернулся к Йону, тот стоял с повисшими, как плети, руками.
— Вы боксер, у вас большие, крепкие руки, но вот целуете вы не так крепко…
Йон не ответил. Он только с ненавистью посмотрел на Дюреля, пальцы его медленно сжались в кулаки.
— Тот поцелуй, возможно, был платой в рассрочку за долг.
Женщина молчит, когда ее целуют, она не знает, что руки, которые обвили ей шею, таят угрозу, не так ли? — добавил Дюрель.
— Вы зашли слишком далеко, — прошипел Йон. — Вам лучше не намекать на мои руки и поберечься oт них. Вы правы лишь в том, что они большие и крепкие…