— Худо, худо, — старый эвенк сморщился, словно ему стало больно, и щелочки глаз под припухшими веками совсем исчезли, — эта война шибко худо. Николка, сын, ушел. Патрон нет, порох нет, дробь нет. Ерошка, Николкин сын, совсем один остался. Худо, вовсе худо.
У костра замерли. Даже пропустили мимо ушей, что у Василия оказался какой-то сын Николка и внук Брошка.
— Какая война? — повернул к охотнику побелевшее лицо Ватагин. — О чем ты, Василий?
Буранов осторожно поставил кружку на землю, натянуто улыбнулся:
— Он, поди, финскую вспомнил. Я ж говорю, год людей не видел.
— Слышь, Василий, — Ватагин осторожно тронул старого эвенка за плечо. — С кем война-то? Финны? Японцы?
— Не-е, другой. — Василий опять крепко зажмурился, лицо его опять собралось в складки, и из-под века мокро блеснуло. — Большой война! — Поднял руки над головой, развел их, очертив круг. — Шибко большой.
— Немцы, — тихо сказал Ватагин.
— Немеса, немеса, — закивал Василий, — она, немеса!
Все, еще не веря, посмотрели на Ватагина, потом опять на Василия. Что за война? Откуда? Следили за лицами друг друга, ждали, что вот-вот кто-нибудь засмеется, крикнет — ловко, мол, вас разыграли… Но никто не смеялся. Никто не крикнул. И все поняли — война!
— Как же так? — Георгий снял очки, торопливо протер их пальцами. — У нас ведь с ними пакт.
— Пакт не пакт, а вот… — Буранов привстал. — Мы тут сидим, а там уж, наверное, запасных призывают. Давно идет? — хмуро спросил он.
Василий пошевелил губами, посчитал. Раскрыл ладонь, прижал два пальца и протянул руку Буранову.
— Больше три месяса. Однако, июнь начало… Немеса коло Москва стоит.
— Чего? — Буранов замер, и лицо его вытянулось.
— Сколько? — придвинулся к Василию Ватагин. — Где немец стоит? — Взял старика за грудь, рванул к себе. — Три месяца?! Да мы за три месяца в Берлине уже бы тридцать три кучи наворочали!.. «Коло Москва», — передразнил он и вдруг заорал так, что на шее вздулись жилы: — Я тебе покажу «коло Москва»! — Тряхнул старика, уставившись на него бешеными, выкатившимися глазами. Потом отшвырнул. — Провокатор!
Тихонько заплакала Вера. Ватагин оглянулся на нее.
— Чего вы? Врет он все!
— Зачем врет? Зачем так говоришь, начальник? Сам врет. Больно злой… — Василий отполз в сторону, сердито смотрел на Ватагина. — Моя сам больно боится. Николка ушел… — Старик тоже заплакал, поскуливая.
— Батюшки, владычица-троеручица! — ахнул Степан Трофимович. — А у меня Ванятка должон осенью вернуться. Я и подрядился-то с вами, чтоб заробить, встретить честь по чести… Как же это, Костянтин? Не отпустят его, значит, Ванятку-то?