Запечатав все мои письма, я замаскировался и отправился на бал, не беря с собой ничего, что могло бы позволить меня узнать. Я взял с собой часы и две табакерки, которых никто у меня не видел, и сменил даже свои кошельки, в которых носил деньги. Я отправился и сел к банку Каркано и, чтобы оставаться неузнанным, играл совершенно другим манером. В одном кошельке у меня было сто испанских квадруплей, что составляет семьсот цехинов, а в другом триста венецианских цехинов. Это было золото, полученное мной от Греппи. Я начал с того, что выложил перед собой сотню квадруплей.
Менее чем в час я потерял все мое золото. Я поднялся, и все, полагая, что я собираюсь уйти, расступились, давая мне дорогу, когда я достал из кармана кошелек, где у меня были триста венецианских цехинов. Не желая больше садиться, я положил сотню на карту, которую получил второй, с пароли, и это была семерка, и она выиграла, и банкёр, с очень довольным видом, вернул мне все мои сто дублонов да охо. Затем я снова сел рядом с ним, снова начал играть, и Каркано казался этим очень доволен. Он меня изучал. У меня была табакерка, которую дал мне Кёльнский Выборщик, в которой был портрет в медальоне. Банкёр жестом попросил у меня позволения взять понюшку табаку, и все, окружающие банк, рассмотрели портрет. Я слышу голос женщины, говорящей:
— Это покойный Кёльнский Выборщик, в облачении Великого магистра тевтонского ордена.
Мне возвращают мою табакерку. Я играю новым методом. Одна карта на пятьдесят цехинов пароли, и пэ пароли. За час до рассвета банк лопнул. Каркано мне вежливо сказал, что если я хочу оставить там все это золото, он его пересчитает и даст мне вексель на предъявителя, по которому кассир выдаст мне всю сумму, и я согласился с ним, добавив туда мои сто квадруплей. Подвели баланс. Взвесили золото и нашли добрых тридцать четыре фунта, что составило две тысячи восемьсот пятьдесят шесть цехинов. Каркано подписал вексель, и я медленным шагом отправился на бал.
Барбаро, который, обладая талантом всех венецианцев, меня узнал, подошел и сделал мне комплимент; но, видя, что я не отвечаю, меня покинул. Женщина в маске, в восточном колпаке, покрытом прекрасными бриллиантами, с богатым поясом под грудью, подчеркивающим ее красоту, сказала мне фальцетом, что хочет танцевать со мной контрданс. Я согласился. Она сняла перчатки, я увидел алебастровые руки и ощутил их нежность. Я напрасно пытался догадаться, кто это. После контрданса, который заставил меня вспотеть, она сказала, что я могу пойти привести себя в порядок в ее ложе; я прошел туда и, видя банкира Греппи, уверился, что танцевал с Терезой, которая, сняв маску, поздравила меня с победой. Она сказала, что если бы не увидела мою табакерку, она бы меня не узнала, но разоблачила меня только пред другом, который здесь находится. Несмотря на это, она заверила, что меня узнали и другие. Я отдал г-ну Греппи вексель на предъявителя, и он сразу выдал мне квитанцию. Она пригласила его ужинать вместе со мной у нее на завтра, сказав, что нас будет четверо; Греппи заинтересовался этим четвертым, но я-нет. Я был уверен, что встречу там моего дорогого Цезарино.