У него было кольцо с камнем соломенного цвета, почти такое же красивое, как мое. Оно стоило ему две тысячи цехинов, мое мне — три тысячи. Он спросил, не хочу ли я сыграть на него против его кольца, дав их извлечь из оправы и оценить оба, перед тем как идти в оперу. Я сказал, что сделаю это охотно, если мы сыграем каждый по талье.
— Нет. Я никогда не понтирую.
— Так давайте уравняем игру. Дублеты будут нулевые, как и две последние карты.
— Но тогда вы будете иметь преимущество.
— Если вы убедите меня в этом, я отдаю сотню цехинов. И наоборот, я держу пари на сотню цехинов, что несмотря на нулевые дублеты и обнуление двух последних карт, игра еще дает преимущество банкёру. Я докажу вам это с очевидностью, и обращусь к суждению маркиза Трюльци.
Меня попросили доказать это без пари.
— Преимуществ у банкёра, — сказал я, — два. Одно, небольшое, состоит в том, что, имея карты на руках, вы не должны обращать внимания ни на что, кроме как на то, чтобы избегать ошибочных ходов, что обычно и совсем не нарушает мир и спокойствие вашего разума, в то время как понтер ломает голову, фантазируя по поводу карт, их вероятности выйти в паре или не в паре. Другое преимущество во времени. Банкёр извлекает карту, которая для него по необходимости вторая перед той, что для понтера. Ваше счастье, стало быть, стоит по рангу впереди счастья вашего противника.
Никто мне не ответил. Один Трюльци сказал, что, чтобы установить полное равенство в азартной игре, нужно, чтобы два игрока были поставлены в равные условия, что почти невозможно. Каркано сказал, что для него это слишком сложно.
Выйдя от Каркано, я направился в «Три Короля», чтобы увидеть, что хочет мне сказать Ирен, и чтобы поиграть в ее присутствии и полюбоваться ею, перед тем, как перейти к обладанию. Когда она увидела меня, она бросилась мне на шею, но со слишком большим рвением, чтобы я мог принять это за чистую монету; однако, когда получают удовольствие, не следует философствовать, чтобы его не уменьшить. Если Ирен поразила меня, танцуя фурлану, почему не могу я также ей понравиться, несмотря на двадцать лет разницы между нами? Ее отец и мать прибегли ко мне как к их спасителю. Отец попросил меня выйти с ним на минуту.
— Пожалуйста, — сказал он мне, — извините человеку старому и обиженному судьбой неподобающую просьбу, с которой я к вам обращусь. Скажите мне, да или нет, и затем мы войдем снова. Правда ли, что вы обещали Ирен сотню цехинов, если она пойдет завтра с вами на бал?
— Совершенная правда.
Этот бедный старый несчастный мошенник взял меня за голову таким манером, что мне стало почти страшно; но он хотел лишь обнять меня. Мы вернулись в комнату, я смеясь, а он — проливая слезы радости. Он направился утешить свою жену, которая не могла поверить, что такое возможно.