Отдав Зенобии пару запачканных манжет, которые она взялась выстирать так, что они будут как новые, я спросил у нее, полагает ли она, что ее муж не будет ревнив.
— Он ни ревнив, ни влюблен, и он женится на мне лишь потому, что я зарабатываю больше, чем он.
— Такая как вы может надеяться на лучшую судьбу.
— Мне двадцать два года, и я достаточно заждалась. Мне довольно жить в девушках. Впрочем, человек, которого вы видели, умен.
— Я это заметил. Но почему он затягивает с женитьбой?
— Потому что у него нет денег; и, имея родственников, он хочет сделать красивую свадьбу. И, говоря вам по правде, мне это нравится.
— Вы правы; но я не одобряю предубеждение, мешающее вам дать руку для поцелуя благородному человеку, который вас об этом просит.
— Это лишь для того, чтобы дать вам понять, что я выхожу замуж. Я не настолько щепетильна.
— В добрый час. Я желаю вам всего наилучшего. Скажите вашему жениху, что если он захочет взять меня в сваты, ваша свадьба будет за мой счет.
— Действительно так?
— Да, так. Я дам ему двадцать четыре цехина, но при условии, что он их потратит.
— Это вызовет разговоры; но мы ими пренебрежем. Я дам ответ вам завтра.
— И сердечный поцелуй сейчас.
— Да, также.
Зенобия уходит вприпрыжку, и я выхожу, чтобы идти знакомиться с моим банкиром, который сразу акцептует мое кредитное письмо. После этого необходимого визита я пошел к Терезе, моей прежней пассии. Как только ее горничная, которая была та же, что и во Флоренции, меня увидела, она взяла меня за руку и подвела к постели хозяйки, которая вставала. Она приняла меня с изъявлениями самой искренней дружбы, которые заставляют в первый же момент умолкнуть тех, кто их получает. Многократно обнявшись со мной, она рассказала, что уже шесть месяцев не живет со своим мужем Палези. Он стал невыносим, и она назначила ему пенсион, с которым он живет в Риме. Она сказала, что дон Цезарино, наш сын, все время вместе с ней, что она содержит его в пансионе, и что она покажет мне его, когда я захочу. Она сказала, что счастлива, что делает вид, что у нее есть любовник, но это неправда, и что я могу приходить к ней повидаться вполне свободно и в любое время. Мы рассказали друг другу наши истории в самом кратком виде, но это заняло не менее двух часов. Находя ее прекрасной и свежей как тогда, когда она влюбила меня в себя в Анконе, я спросил, полагает ли она своим долгом хранить верность своему мужу, и она ответила, что во Флоренции была еще влюблена, и что если она мне еще нравится, мы могли бы возобновить все снова и жить вместе до самой смерти. На это объяснение я заверил ее, что готов немедленно доказать ей свою нежность. Она ответила, сдаваясь на мои ласки, что мы поговорим об этом на нашем втором свидании, но что она должна почувствовать себя сопричастной моему нетерпению. После всего, я упрекнул ее в холодности. Она пожурила, что я ошибаюсь, и что она очарована, найдя меня столь пылким. Я вернулся к себе влюбленным в нее, но мой пыл подвергся слишком многим отвлечениям, чтобы длиться долго.