— Я это вижу, дорогая малышка; но я не хочу, чтобы могли сказать, что я на тебе заработал, тем более, что я решил передать тебе в подарок сотню рублей, что я получу, отдав ему твой паспорт.
— Поскольку ты хочешь сделать мне этот прекрасный подарок, почему бы тебе не передать меня в руки моего отца вместе с моим паспортом? Ты понимаешь, что твой поступок станет намного более великодушным? Если г-н Ринальди меня любит, тебе стоит только сказать ему, чтобы пришел повидать меня в дом моего отца. Он говорит по-русски, как и тот, они договорятся о цене, я не буду против. Разве ты огорчишься, если он получит меня не так недорого?
— Нет, действительно, мое дорогое дитя; наоборот, я буду рад, если окажусь полезен твоей семье, так как, наконец, г-н Ринальди богат.
— Этого достаточно, и ты останешься навсегда дорог моей памяти. Пойдем спать. Ты отвезешь меня в Катеринов не позднее чем завтра утром. Пойдем спать.
Вот и вся история моего развода с этой девушкой, которая была причиной того, что мое пребывание в Петербурге было достаточно смирным. Смирнов мне сказал, что, оставив залог, я смог бы уехать вместе с ней, и что он сам доставил бы мне это удовольствие. Я этого не хотел, сознавая последствия. Я ее любил, и я стал бы ее рабом; но может однако быть, что я не предавался бы стольким размышлениям, если бы в это время не влюбился в ла Вальвиль.
Заира использовала утро, чтобы собрать свои вещи, то смеясь, то плача, и видела мои слезы всякий раз, как, бросив свой чемодан, подходила меня обнять.
Когда я оставил ее у ее отца, отдав ему ее паспорт, я увидел передо мной всю семью на коленях, как перед божеством. Но в этой хижине Заира смотрелась очень плохо, потому что вместо того, что называют кроватью, здесь был большой помост, на котором вся семья спала вместе.
Когда я дал отчет обо всем этом событии г-ну Ринальди, он не был этим огорчен. Он сказал, что надеется ее получить, и что, имея согласие девушки, он легко договорится с отцом о цене; и он начал со следующего дня ходить ее повидать; но он получил ее только после моего отъезда; он принес ей много добра, и она жила с ним до самой его смерти. После этого грустного разделения ла Вальвиль стала моей единственной подругой, и через три-четыре недели я оказался готов с ней уехать. Я взял к себе на службу армянского торговца, который одолжил мне сто дукатов и хорошо готовил в восточном вкусе. У меня было рекомендательное письмо от резидента Польши к князю Августу Сулковскому и другое — от английского посла князю Адаму Чарторыжскому и, взяв с собой в дормез хороший матрац и одеяла, я поместился там вместе с ла Вальвиль, которая нашла такой способ путешествовать как приятным, так и комичным, потому что мы находились, положительно, в кровати.