— Мы, батюшка, пришли за жнейкой.
— Кто «вы»? — спросил он.
— Вот, — указал я, — двое от комитета, одна из солдаток и мой отец от… верующих.
— Что вы хотите?
— Просим вас, чтобы вы дали комитету одну жнейку да пару лошадей. Комитет постановил помочь солдаткам и вдовам убиенных убрать рожь. В первую очередь на барских полях, чтобы не осыпалась.
— Бох–помочью! — подсказал отец и сразу смутился, закашлялся.
На его слова священник и головы не повернул. Он смотрел на меня, на Павлушку.
— Дать вам жнейку… дать лошадей, — начал он тихо, как бы в раздумье, — а вы поедете жать… разбойным путем отнятые посевы? — и как только он договорил, лицо его сразу залилось краской.
Слыша сзади тяжелое дыхание солдатки Маши, которая вчера еще была напугана священником, я сказал:
— Хлебу все равно, чей он, но сроки… господь на все установил.
— И на грабеж?
— И на то, что революция пришла.
Его как бы судорогой передернуло. Посмотрел на отца и, кивая на меня, спросил:
— Сын твой, Ваня?
— Да, батюшка.
— Спасибо. Вспоил, вскормил…
Отец потоптался на месте и ничего не нашелся ответить.
— А сам зачем пришел? — уже повысив дрогнувший голос, спросил священник.
— Позвали меня, — указал отец на нас. — Говорят: тебе батюшка, слышь, больше верит.
— Верю, Ваня. А ты разве в меня веру потерял? Ты что, тоже в этом комитете заседаешь по ночам?
Отец даже картуз снял. Ежась под пронизывающим взглядом священника, не скоро ответил:
— Нет, не хожу я… стар. А вам, батюшка, верю. Верю в состраданье ваше к сирым и вдовам. И совсем не верю, вроде вы семьям убиенных помочь не хотите. Не верю, и помоги бог моему неверю.
Так искренне и хорошо сказал отец. Он и не догадывался, как подвел своего духовника.
— Так, так, Ваня, — одобрил священник, — сирые, воины и прочие миряне, их дела… но неужели за этим только ты и пришел? Усомнился, а? Стыдно, Ваня. Ты — не Фома, я — не Христос. Не вкладывай персты в раны. Иди домой.
— Что ж, пойду, — с радостью согласился отец и уже повернулся было, но я схватил его за рукав.
— Подожди. Стой здесь. Тебя комитет уполномочил, и ты не имеешь права уходить. Знаешь революционные законы? — припугнул я.
Он остановился и стоял теперь между священником и нами, между двумя «законами» — божеским и комитетским. Ничего, сейчас узнает сам, каков его священник.
Сдержанно говорю отцу Федору:
— Мы пришли от комитета просить у вас помощи. У вас две жнейки. Мы просим только у вас, у других сами берем. Уже взяли у Гагариных, у церковного старосты, у Дериных, Блохиных, Щигриных, Козулиных. К вам вчера приходили просить солдатки, но вы им отказали. Сейчас комитет просит: помогите убрать хлеб вдовам и сиротам убиенных.