— У кума я осталась чай пить, а он без меня. Разь бы я допустила? И как он, сила его нечистая, попал с пустыми руками глаза пялить.
— Не только пялить, и не с пустыми руками.
— Ас чем же?
— Вон та узда с чьей лошади? — кивнул в угол.
Она подошла, сняла узду, повертела и снова повесила.
— Наша, — гораздо тише призналась она.
— Ты лучше на нее погляди. Заметила, в чем она? Это кровь. Он избивал наших людей. А ты говоришь, Егор — теленок, Егор с пустыми руками. Твой Егор враг советской власти. Ему опять царь понадобился.
— Царь?! — воскликнула она.
— Да, да, не меньше, — заметил я. — И сама ты тоже… за царя.
— Чего зря‑то! Лучше отпусти моего мужика. Я тебе за него два пуда муки принесу.
— Вон как? Сразу два пуда. И не жалко? Или твой мужик стоит того?
— Нести, што ль? — не обратила она внимания на мои слова.
— Какая твоя мука‑то?
— Ржаная.
— Знаю. Не про то я. Гарнцевая она, сборная. Дрянь мука.
— А ты откуда знаешь про гарнцы?
— Я всех мельников знаю. А вашу мельницу и подавно.
Баба поняла меня так, что я не прочь взять выкуп за ее мужа, и от радости у нее даже глаза заблестели. Вот–вот повернется, выйдет и притащит. Было же раньше так, а почему сейчас нельзя? И я не особенно рассерчал на нее, так как взяток предлагали много и всяких. Курами, самогоном, пшеном, даже молоком. Но все же было противно слышать и особенно от этой бабы. Ее надо отчитать.
— Ты куда, тетя, пришла?
Она заморгала глазами и в недоумении уставила их на меня. Молчала.
— Я не старшина, не писарь и не урядник. Им ты привыкла взятки совать. Тут, чертова ты тетя, знаешь что? Тут уревком! Настоящий самый у–рев–ком!!! А ты — взятку? За это я тебя должен сейчас же посадить, вместе с твоей мукой, в кутузку, к мужу. Хочешь, отправлю?
И, не дожидаясь ее ответа, громко крикнул:
— Часовой!
Женщина сразу побелела лицом и замахала руками:
— Не надо, не надо, ну те. Я так.
— И я не за деньги.
Вошел часовой и так грохнул ложем берданки об пол, что женщина вздрогнула и перепугалась совсем не на шутку.
— Я тут, товарищ Наземов!
Я молчал и в душе радовался, видя, как эта мельничиха стоит, словно окаменелая. Теперь она поняла, что стоит мне сказать только одно слово, одно… Но я не произнес.
— Больше допрашивать сегодня никого не будем, — сказал я часовому. — Иди.
— О господи, — вздохнула женщина, — печенка зашлась.
— Скажи — дешево отделалась. Я троих таких посадил, — соврал ей.
— Спасибо, пожалел меня. Ведь и я так из жалости. Небось семья есть. Семье бы…
— Ишь, кормилица какая. И про семью вспомнила. Нет, дорогая тетя, мои ребятишки по улице не бегают.