— Почему у меня такое стойкое ощущение начала конца?! — почти прорычал Евгран, почти до боли сжимая меня в объятиях. — Почему?! Я сделал всё, что мог, и даже больше, чтобы всё было хорошо! Чтобы всё было ровно!
— И пока всё идет ровно... — невесело хмыкнула я, осторожно гладя его шею. -Разве нет? Я люблю тебя... и правда, люблю. То, что от меня осталось в этой клоаке из власти и политики, уцелело только благодаря тебе и Мариоль. Но и Мари меняется... только ты прежний. — я неожиданно рассмеялась, даже сама ощущая в этом отзвук безумия. — Какой был двуличный, такой и остался. Как монета... но таким и дорог. Вот только, Рыжик, а сможешь ли ты принять меня новую? Всякий раз, когда сталкивались Евгран Пламенеющий и Александра, это ничем хорошим не заканчивалось. Как и Пламенеющий и Альена. Мы с тобой были, жили всего лишь на тех кратких границах дня и ночи, которые с боем вырывали у реальности.
— Надо просто взять себя в руки и всё обдумать, — уверенно начал Пламенеющий, немного отстраняя меня только для того, чтобы коротко, крепко поцеловать и продолжить: — Наш настрой просто отвратительный. Тут даже топить не надо, только камень и веревочку подать, сами радостно на дно булькнем. Потому, Аль, сворачиваем отчаяние и слезоразлив, и разбираемся в подоплеке всего происходящего.
— И? — вскинула бровь, со вздохом принимая от мужчины белый платок и аккуратно вытирая лицо. — Какая ещё подоплека? Мы с тобой просто впервые встретились в частном порядке, но в официальных ролях.
— Скорее, ты не вылезла из своей царственной шкурки, — возразил рыжий, скользнув руками к моим ладоням, переплетая пальцы. — И заранее была негативно настроена. Причин вижу три. Нервное напряжение, от которого ты, собственно, и плачешь, старая ворона Надин ... — тут по лицу Ева на миг прошла тень, но он все так же ровно закончил. — И мой лучший друг, который занял оборотную сторону твоего сердца.
— Ты так спокойно об этом говоришь.
— А что мне делать? — с иронией посмотрел Евгран. — Закатывать сцену ревности, взвешивать твоё отношение, находить несоответствие и рушить-рушить-рушить то, что между нами есть? Нет ничего более отвратительного и губительного, чем ревность, любимая... Я вздрогнула от того, как он меня назвал. Впервые назвал... Такое горько-сладкое чувство... как и его губы, которые в очередной раз накрывают мои, но на сей раз в нежном, почти трепетном поцелуе. Наверное, такой он должен был быть в первый раз. Но у нас же всё не так, как у нормальных пар, ведь первый был такой же испепеляющий, как и огонь, из которого я вышла живой.