И я дышала. И сходила с ума от запаха мороза и хвои, которого было отчаянно мало, так мало, что я никак не могла им насытиться. Может, потому что Лирвейн был далеко? Надо приподняться, обхватывая его плечи руками, которые снова стали свободными, немного суматошно гладя обнаженную шею мужчины, утыкаясь носом ему в ключицу, жадно вдыхая аромат его тела. Он тихо застонал, почти до боли сжимая меня в объятиях, обхватывая ладонями лицо, целуя закрытые глаза, и что-то сбивчиво говоря. Слова доходили до разума с трудом, я мало что понимала.
— Прости, милая. Прости, не могу иначе. Хотя бы сегодня, хотя бы сейчас, но ты моя, целиком и полностью. Так, как будто его никогда и не было, так, словно между нами ничего не стоит. Да, я эгоист. Да, это подло, но я никогда не был святым и методы мои тоже были далеки от идеальных. Не меняюсь. Да, не меняюсь, прости меня.
— С-с-сволочь, — задыхаясь выдохнула я. — Заставляешь же!
— Обманщица, — тихо рассмеялся блондин, обводя языком ушную раковину. — Я заставляю делать то, что ты сама хочешь, — медленно целовал мою шею, спускаясь ниже, Лир. — Если бы ты хотела меня ударить, то ударила бы. Если бы ты желала убежать, если бы тебе было плохо, то этого бы не было.
— О себе думаешь, опять только о себе!!! А как же я?! Я же буду помнить, буду знать, как же я стану в глаза е...
— Ты много говоришь, — коротко рыкнул мужчина, закрывая мне рот поцелуем, кладя одну руку на колено и спускаясь все ниже, пока не достиг подола платья. Его прикосновение обожгло даже через чулок. — Чувствуй! Желай. Следуй своим желаниям.
Ярость поднялась волной, воспламеняясь огненной стихией, рассыпаясь искрами по телу, которые жгли, требовали выхода, но... оказались заперты! Я ничего не могла сделать!
— Подлец, какой же ты подлец, Лирвейн!
— Он иной? — вскинул белую бровь мужчина.
— Он такой же, — зло рассмеялась я. — Такой же, может, и хуже, я не обольщаюсь! Но!!! Он хотел быть для меня хорошим! Хотел!
— А я не успел, — тихо отозвался блондин, как-то неожиданно нежно прижимая меня к себе.
— Я ничего не успел, Аленька. Значит, потом... значит, буду хорошим потом. Меня снова целовали, целовали так, что я теряла голову от страсти, то жадно отвечая на каждое движение его губ, то злилась, о, создатель, как же я злилась. На непослушное тело, которое загоралось от каждого прикосновения, на стихии, которые, реагируя на это, снова искрами рассыпались по телу, отчаянно требуя удовлетворения, на своё сердце, которое стучало так, словно вырваться желало! И да, я бы тоже этого хотела! Вырвать, разделить на две части и выкинуть, утопить, уничтожить то, что сияло белым огнем! Оставить только то, драгоценное, которое грело, словно костер в ночи, которое пахло пряностями и осенью. Но невозможно! Нереально... Потому злость уступала место преступной нежности, и я легонько, едва касаясь скользила кончиками пальцев по его груди, целовала гладкую кожу, наконец пробовала её на вкус, чего хотелось так долго.