— Иден… как могу я объяснить тебе… ведь ты была Моей женой… и источником моей радости в жизни.
Ее мука отразилась на его лице, и он поднес руку Иден к своей груди.
— Разве не были мы счастливы вместе детьми в Хоукхесте? Ты помнишь, как мы были счастливы? Возможно, если бы я никогда не оставлял тебя, никогда не слушал рассказов Хьюго о Крестовом походе… если бы оставался в нашем владении…
Вздох его был столь слабым, что, казалось, исходил из его блестящих глаз, когда в них промелькнуло воспоминание о прошедшей жизни и о том, как все могло бы быть, — так бывает у человека, знающего о приближающейся смерти.
Держа его руки в своих, Иден молчала, ибо не могла произнести ни слова. Она чувствовала кости через слабо пульсирующую плоть, словно держала маленькую трепещущую птичку.
— Как странно… — донесся еле различимый шепот, — но в то же время справедливо… что именно Хьюго… был тем, кто освободил меня… — Голос его увял, дыхание участилось и сделалось прерывистым.
Встревоженная, Иден склонилась над ним:
— Отдохни, любимый. Не разговаривай.
Сквозь слезы она еле различала его лицо. Он расплывался перед ней, как отражение в озерце во время дождя. Она обернулась к стоявшему как столб позади нее монаху, губы которого беззвучно шевелились в молитве:
— Даже и теперь… не можем ли мы что-либо сделать для него?
— Дочь моя… мы можем лишь молиться.
Она кивнула. Она уже поняла.
— Я хотела бы, если позволите, остаться с ним наедине. Я буду с ним до тех пор, пока…
Рыцарь наклонил голову.
— Вы не о многом просите. Если будет нужда, позовите меня. Я вас услышу. И еще одно… — он немного замялся, — попытайтесь, если сможете, выяснить, кто дал ему то, чего он жаждал.
Она еще раз кивнула, и он оставил ее одну в висящей тишине. Она видела, что Стефан закрыл глаза. Теперь он лежал тихо, члены его расслабились, руки вытянулись поверх покрывал. Кроме чрезмерной худобы, ничто в настоящий момент не указывало на его бедственное состояние. Щеки и губы его побелели, дыхание выровнялось, конечности больше не подергивались. Он выглядел таким спокойным, что у Иден чуть было снова не родилась обманчивая надежда.
Потом он открыл глаза, и она увидела, что их лихорадочный блеск постепенно угасает под влиянием остатка его воли. Он все еще удерживал ее руку, слегка сжимая, когда говорил, и голос его был едва слышен в неподвижной тишине комнаты.
— Прости мне, если можешь, что я так стремлюсь к смерти перед лицом твоей красоты. Мы не выбираем свои пути. Бог свидетель, я никогда не стремился причинить тебе боль, ты должна поверить…