Бруно старается не отставать от других: у него электрогитара со стразами, пальцы в перстнях, зеркальные очки. На обращенных внутрь сцены видеомониторах ползут английские буквы — это слова песен, которые им нужно петь. Бруно ничего не понимает, он орет что-то свое, как буйвол в раскаленной саванне. Чем громче орет, тем сильнее закипает кровь, будто кто-то вталкивает туда дозу за дозой.
А вот включили дым и лазеры. Музыка стала отрывистой, тревожной. Ого, что-то сейчас произойдет! Бруно посмотрел в зрительный зал: вместо людей на креслах стояли пустые бутылки из-под водки и пива, маленькие баночки из-под рольмопсов, пузатые трехлитровые банки. Какая-то выставка стеклотары… Но при чем здесь человек-огурец, его оскаленные зубы? А-а, он просит Бруно не делать этого. Не надо, брат! Но уже поздно — и вот одна из маленьких бутылочек, в которых, кажется, сдают мочу в поликлинике, разбивается вдребезги! Дзынь! Осколки, осколки!
Бежать в одной туфле очень неудобно, каждый шаг — это будто забираешься левой ногой на высокую ступеньку, а потом спрыгиваешь с нее. Но почему он в одной туфле?
Стеклотара исчезла, зрители вернулись на свои места. На месте разбитой бутылочки для сбора мочи оказался раскачивающийся взад-вперед Мухомор, он зажал лицо руками, на руках кровь, длинная борода тоже в крови…
Но кругом дым и лазеры, так что никто не видел, кто разбил ему рожу. Может, потом, завтра, когда будут убирать зал, уборщица найдет белую туфлю на высоченном каблуке. Только Бруно к тому моменту будет в далекой свободной стране!
…Он открыл глаза и обнаружил, что уже там. Он стоит в аэропорту. Глаза слипаются после бессонной ночи. Грим потек, его подправляли в туалете в самолете. Аэропорт незнакомый. Все надписи на английском. Человек в темной форменной одежде спрашивает о чем-то. Бруно отвечает — тоже на английском. Нет, это вместо него говорит Тони. Но человек в форме благосклонно кивает. Все хорошо, можно идти. Здравствуй, Америка! Ура!
Лос-Анджелес. Пальмы. Рестораны на Сансет-Стрип. Прохладный песок Малибу. Ослепительная ночь над Голливудскими холмами, звезды выстраиваются в буквы: «Здравствуй, б…дь, Америка!»
Его встречают двое в строгих костюмах, один говорит по-русски. Его долго расспрашивают. Про политическую карьеру, про его замечательные законодательные проекты, про выборы, про фальсификации… Короче, про всякую хню… Он им и отвечает соответственно. Они удивленно переглядываются.
Один тихо говорит что-то другому. Но Бруно распознает несколько знакомых слов.
— Это кто обезьяна?! Ты сам обезьяна! Да я тебя…