Царица, почувствовав его мгновенное замешательство, напомнила:
— Нас ждут.
Впереди ее небольшой свиты стояла Ирада, держа за руки двух прелестных трехлетних малышей. Даже не зная об их связи с Марком Антонием, можно с первого взгляда сказать, что это его дети.
Ирада сделала шаг навстречу консулу, а Клеопатра в свою очередь тихонько подтолкнула в спину отца своих малышей:
— Александр Гелиос и Клеопатра Селена…
Едва ли Антоний задумывался над последствиями того, что делает, он подчинился душевному порыву. Поднятый его сильными руками мальчик вознесся над стоявшими придворными, римскими и египетскими.
— Нарекаю тебя Александром Гелиосом.
Теперь пришел черед девочки. Ее синие глазенки восторженно заблестели, когда отец поднял и ее:
— Нарекаю тебя Клеопатрой Селеной.
Теперь любые злопыхатели могли говорить все, что угодно, Марк Антоний признал детей своими!
Но Клеопатра лишь сдержанно улыбалась, она-то понимала, что это только начало. Нет, дорогой, я слишком долго терпела и многое вытерпела, чтобы обойтись только этим… Ты мне заплатишь сполна!
Как она сейчас радовалась, что потратила столько времени и сил, чтобы вернуть былое очарование! Марк Антоний постарел не больше ее, но она-то с чисто женской предусмотрительностью сумела почти вернуть молодость, а он нет. Царица слышала, как Марк прошипел Капитону:
— А ты сказал, что Клеопатра постарела…
Пока все шло, как она рассчитывала. Клеопатра не спешила в объятия возлюбленного, ни к чему, тем более он сам просил о чисто деловой встрече.
Марк Антоний сходил с ума от ревности и желания, не подозревая, что в этом помогают и несколько капель зелья, добавленного в вино. На сей раз Клеопатра не стала пользоваться средством жрецов из Серапеума для обольщения, которое так хорошо помогло когда-то в Риме и потом в Тарсе. Теперь царица была в себе уверена. Но разжечь просто любовное желание в мужчине никогда не помешает. Вести с ним деловые переговоры, пока он не способен думать ни о чем, кроме своей страсти, много легче.
— Так ты все же решил идти на Парфию? Давно пора, парфяне стали слишком назойливы.
— Да, Божественная.
Едва ли он в ту минуту думал о назойливых парфянах. Мысли занимала упругая грудь, видная сквозь тонкую ткань. Клеопатра заметила этот интерес, постаралась, чтобы из-за легкого поворота туловища грудь обрисовалась четче.
— Тебе нужна помощь Египта.
— Конечно.
Ему было все равно, о чем она спрашивает, только бы снова почувствовать под руками ее шелковистую кожу, вдохнуть запах волос, губами нащупать упругий сосок…
— Но тогда и ты должен мне помочь.