Ехать она не могла, просто не в силах видеть предателя и улыбаться ему. Но и не ехать нельзя.
Мудрый Фонтей Капитон, видя, что царица размышляет, выжидал. Несколько дней не сыграют роли для Марка Антония, отправится в свой поход чуть позже, а чем больше думает царица, тем вернее согласится. Если бы отказалась, то отказалась сразу. Она так и сделала, но посланника-то не прогнала, значит, надежда, что передумает и простит беспутного Антония, есть. О, эти женщины! Во всем мире они одинаковы, нет разницы между римлянкой и египтянкой, патрицианкой и рабыней!
Капитон принялся словно между прочим, но не самой царице, а тем, кто мог ей передать, рассказывать о том, как Марк Антоний сначала был вынужден разбираться со своей глупой Фульвией, едва не вызвавшей новую гражданскую войну своим неразумным поведением («даже прибил ее из-за того, что вынудила уехать из Александрии!»), потом уступить Октавиану, потому что был у того в руках, и жениться на Октавии. И здесь у Марка Антония нашлось оправдание: жена была беременна от предыдущего мужа, умершего так не вовремя (или вовремя?). Как страдал бедолага, сравнивая Божественную Клеопатру со своей женой, больше похожей на весталку, чем на женщину!
Конечно, эти речи доходили до Клеопатры и постепенно подтачивали ее решимость выкинуть из головы и из сердца подлого предателя. Все же царица любила Марка Антония, а любви все равно, достоин человек или нет, она не спрашивает, к кому вспыхивать и когда затухать. Можно сколько угодно убеждать себя, что возлюбленный твоей любви не стоит совершенно, это не помогает, сердце никогда и ни у кого не слушало разум, на то оно и сердце.
И Клеопатра уже понимала, что поедет, но теперь подыскивала оправдания своей капитуляции и линию поведения в Антиохии, чтобы не пострадали ни Египет, ни ее собственная честь.
Никто ее в постель к Марку Антонию силой не потащит, если бы она не захотела, и в Тарсе ничего бы не было. Клеопатра сама влюбилась в Марка Антония не меньше, чем он в нее, потому и случилось то безумие длиной в два года. Результат этого безумия с визгом носился по дорожкам сада под присмотром Ирады и нового учителя детей Николая из Дамаска.
Клеопатра отвлеклась от мыслей о поездке, вернее, они не выходили у нее из головы, но царица, выйдя на террасу, остановилась, чтобы полюбоваться своими прелестными малышами. Детям Антония уже три года, очаровательные, крепенькие Александр и Клеопатра пока жили под присмотром Ирады, мать пригласила к ним учителя — образованнейшего человека из Дамаска Николая, сына судостроителя. Конечно, пока малышей учить еще рано, Николай больше времени проводил в Музеуме или беседах с самой царицей, прекрасно понимая, что не только его ученость, но и родство с владельцем огромных верфей причина такого внимания.