Мама приносит еду, но я не могу есть. Чем больше она наседает на меня, тем глубже я ухожу в себя.
Я слышу бормотание в зале.
Мама? Гейб? Отец? Может быть, полиция… может быть.
Дни проходят в размытых видениях, все плывет, и, в итоге, я вижу себя одетой в черное, сидящей на церковной скамье. Там люди, некоторые из них плачут. И Люк. Я больше чувствую его, чем вижу. Гейб со мной, всегда на моей стороне. Который, я думаю, является единственным объяснением, почему я оцепенела. В противном случае, я уверена, крик, что стоит у меня в горле, вырвался бы наружу. Дедушка держит меня за руку. Я чувствую его грубую, теплую кожу и запах сладкого табачного дыма, когда опираюсь на его плечо. Единственный человек, который мне нужен. Единственный, кого я смогу вынести. Другие люди подходят к нам, но дедушка почему-то держит их на расстоянии. Это хорошо. Потому что, если я открою рот, чтобы заговорить, я закричу…
Затем все оставляют нас в покое, и все становится спокойно. Отец О’Доннелл начинает речь. Я смутно осознаю, что родители Тейлор и Тревор идут по проходу впереди деревянного гроба.
Гроб.
Тейлор.
Все начинается как низкий стон в моей груди. А затем даже Гейб ничего не может сделать с криком.
Люк
По дороге домой она не произнесла ни слова. Она просто откинулась в кресле и смотрела на приборную панель.
Я погружаюсь в кресло, когда Гейб ведет машину, желая оказаться в этом гробу.
Как я мог позволить этому случиться?
Каждый мучительный стон, который вырывается из груди Фрэнни, разбивает мое сердце. Если бы я мог забрать ее боль, я бы сделал что угодно. Габриэль паркует свой Чарджер на подъездной дороге рядом с машиной ее семьи. Фрэнни долго сидит, потом выбирается из машины и начинает бродить по двору. Ее родители наблюдают за ней с крыльца, и ее отец начинает спускаться, но Габриэль кладет ему руку на плечо и кивает мне. Я следую за ней по лужайке на тротуар, когда она поднимается вверх по улице в сторону дома Тейлор.
Я иду рядом с ней.
— Фрэнни?
Она просто бредет по тротуару, не обращая ни на что внимания. Я начинаю тянуться к ней, но останавливаюсь. Я не уверен, что могу прикоснуться к ней без…
Я обгоняю ее и иду спиной вперед, смотря в ее глаза.
— Фрэнни… ты меня слышишь?
Ничего.
— Я знаю, это…
Горячий сырой комок в горле не дает мне говорить. Да и что я могу сказать? Тяжело? Это больше чем тяжело. Это невозможно.
Я останавливаюсь, когда чувствую, как пальцы Фрэнни гладят мою щеку. Я поднимаю взгляд, и она смотрит мне в глаза. Ее пальцы мокрые.
— Ты плачешь, — говорит она.
Это невозможно.