В глазах Мануэля мелькнул озорной огонек.
— Хотите, чтобы я передал ему и эти ваши слова.
Джули вспыхнула и отвернулась. Он опять привел ее в замешательство.
Кофе и ликер были приготовлены в гостиной на маленьком столике, и Джули автоматически взяла на себя заботу о кофейнике из тонкого китайского фарфора. Мануэль отказался от кофе и пил ликер. Кофейный столик стоял перед покрытой леопардовой шкурой кушеткой, на которой Джули волей-неволей пришлось расположиться. Перед ужином она сознательно заняла отдельное кресло, а теперь Мануэль сам сел рядом с ней — ворот рубашки расстегнут, узел галстука сполз вниз.
Затем он лег на спину и закрыл глаза, будто от утомления. Волнуясь, Джули пила кофе, вновь изучая убранство комнаты и смотря на синий бархат ночного неба за окнами.
С закрытыми глазами Мануэль казался моложе и беззащитнее, и у Джули на какое-то мгновение от нежности сжалось сердце. Поставив чашку на блюдце, она взяла сигарету из коробки, заботливо приготовленной Хосе. Было тихо и уютно, а после превосходного ужина Джули почувствовала, как спадает напряжение.
Потом она заметила, что глаза у Мануэля открыты, и он искоса наблюдает за ней. И сразу же опять ее охватило беспокойство.
— Расслабься. Тебе здесь нравится? Разве здесь не лучше, чем в каком-нибудь гостиничном холле?
— Да, — кивнула Джули, — здесь очень мило. Вы устали?
— Немного.
— Быть может, вы слишком много работаете?
— Видимо, так. Но я люблю свою работу.
И Джули подумала о том, сколько времени он проводит с Долорес Арриверой. Было бы интересно знать, известно ли неистовой Долорес о его других увлечениях, например ею.
— О чем ты думаешь?
Его голос заставил Джули вздрогнуть.
— Ни о чем особенно, — ответила она, и Мануэль, пожав плечами, взглянул на свои золотые наручные часы.
— Уже три четверти восьмого, — заметил он. — Как бежит время.
— У вас сегодня выступление?
— Разумеется.
Мануэль потянулся.
Джули старалась не смотреть подолгу на него. Она не хотела показаться слишком заинтересованной, но он возбудил ее любопытство. Его привлекательность нисколько не уменьшилась и на близком расстоянии. В нем было что-то неукротимое, темное, своего рода первозданная красота.
Мануэль вновь лег на спину и возобновил наблюдение за ней. Джули беспокойно задвигалась, не в состоянии выдержать этого иронического пристального взгляда.
— Ты очень красивая, Джули, — внезапно улыбнувшись, пробормотал он. — Говорил ли я уже тебе об этом?
Не отвечая и не поднимая на него глаз, Джули загасила в пепельнице сигарету.
— Мне нравятся твои волосы и твоя кожа, — ласково продолжал Мануэль. — Она такая белая, нежная, бархатная. Джули!