Мне вдруг на секунду показалось, что это сияние должно пахнуть. Фиалками… или сиренью. Да. Весенней сиренью. Я даже нос воздухом потянул, и Юрка засмеялся, но совершенно необидно, а потом взял меня за плечо:
— Пошли, руки тебе обработаем.
— Да не надо… — я вяло шевельнулся, не сводя глаз с живого сияния.
— Надо, надо, надо. Иначе завтра ты пальцы согнуть не сможешь, — Юрка бесцеремонно потащил меня за собой.
Мы уселись у потухшего огня, и Юрка быстро его снова раскочегарил. Я сидел и выворачивал шею, глядя вверх, на луну, пока он быстро, но очень аккуратно мазал мне пальцы каким‑то прохладным составом с густым запахом мёда (не щипало совсем) и натягивал на каждый в отдельности резиновый медицинский напалечник.
— Какая она… красивая, — очччччень оригинально выразился я наконец, уже когда Юрка устроился напротив по другую сторону костра — закутываясь в одеяло на развёрнутой тонкой пенке[30], рюкзак — под головой.
— Ложись спать, — посоветовал он. — Ещё насмотришься.
— Я думал, мы поговорим, — немного обиженно сказал я, неловко раскатывая свою пенку. — Ну… костёр и всё такое… — и смутился. Юрка устроился наконец максимально удобно и улыбнулся — я увидел блеск зубов в свете костра:
— Можно поговорить. Давай, начинай. Но посмотришь, что из этого получится.
Я поспешно улёгся, тоже покрутился и затих, глядя в сияющее небо. Хотел спросить Юрку… о чём‑то.
О чём — не помню.
Последние три часа мы шли по незаметному глазом, но явному для тела, особенно ног, подъёму. Это куда хуже, чем, скажем, очень крутой, но короткий склон. Я промок насквозь, не только майка и камуфляж, но и стенка рюкзака промокла, ноги в кроссовках скользили, а воздуха не хватало, и я поймал себя на том, что часто болезненно зеваю. Да что там — я бы вообще сдох на этом подъёмище, если бы не моя походная закалка.
Юрка тоже явно устал — время от времени он небрежно смахивал со лба пот ладонью. А точнее — размазывал его, потому что ладонь тоже была мокрой. В сторону летели брызги. Я бы начал на него злиться, скажи он хоть слово типа «ну ещё немного осталось!» или «ты как там?» Но он просто шёл впереди меня.
Как‑то незаметно позади остался мокрый ельник в тенистой низине, потом — снова обступившие нас на короткое время дубы. Дорога тоже где‑то потерялась. Мы шли редким сосняком. Я таких сосен не видел ни разу в жизни. Они были не просто огромные. Кроны возносились на толстых — в два обхвата! — золотисто–алых, как червонное золото, стволах на высоту не меньше чем десятиэтажки. Подлеска почти не было, землю засыпал слой иголок (и он был скользкий, от чего желание любоваться окружающим слегка угасало). Сосны росли далеко друг от друга и напоминали колонны в храме. В храме, где звучала музыка. Тут, внизу, было тихо, но, наверное, наверху никогда не прекращался ветер, потому что я слышал ровный могучий гул крон и видел, как они раскачиваются.