— Ладно, хорошо, сейчас поедим, и я тебя провожу, потому что сам ты всё равно её не найдёшь — заблудишься ещё! А сейчас иди лучше помойся — умывальник вон в ту дверь и налево, там твоё полотенце, сразу увидишь. Там и душ есть, но вода только холодная, а колонку тебе лучше пока не зажигать. Я тоже тебе потом покажу — как.
Совмещённый санузел — так это, кажется, называется — меня не смутил и не возмутил. Я вообще искренне думал, что туалет будет на улице, поэтому чистая и большая кафельная комната с лёгким запахом хлорки, в которой стоял унитаз, отделявшийся непрозрачной полиэтиленовой занавеской от душа, оказалась выше моих ожиданий. «Колонка» — прямоугольный белый ящик с ручками и окошком — мне в принципе была понятна, тут не имелось центрального снабжения горячей водой, будь добр сам греть… но зажигать её я и правда не стал, да и душ не стал принимать, а просто умылся как следует и вымыл руки. Моё полотенце и правда было «моё» — его помечала вышитая чёрным по белому ясная надпись:
Я с минуту, не меньше, тупо смотрел на эту надпись — и взгляд отвёл, честное слово, с усилием…
…Когда я вернулся в столовую, то на столе уже стояло то, что тётя Лина называла «завтраком». Я знаю, что почти всех на Западе раздражает, как едят русские. Вместо того, чтобы съесть утром лёгкий салатик с чашечкой кофе и булочкой, «они лопают так, как будто к полудню исчезнут все продукты на планете Земля!» (это моя мать так говорит). Но я как раз ничего против таких завтраков не имею. Очевидно, и тётя моя тоже придерживалась такого мнения, потому что кроме салата (того, что у нас называется «салатом вообще» — подсолнечное масло, соль, варёные вкрутую яйца, огурцы, помидоры и майонез) и чая (не кофе) с какими‑то пышками было ещё картофельное пюре со здоровенными кусками жареной свинины и маринованными грибами.
Когда я поел, мне захотелось спать. Сильно захотелось, просто‑таки вышибало в сон. Две ночи в поезде — это совсем не так романтично, как может показаться, тем более, что ночи были дурные. Да и потом — мне и всегда‑то по утрам хочется спать, я «сова», а для нашего — человеческого, в смысле — ритма жизни это мука мученическая. Мне было стыдно, но тётя Лина, кажется, заметила моё состояние и, как только я отвалился от стола, сказала:
— Ну, пойдём, я тебе покажу твою комнату. И вот что, Владик… — она оперлась рукой на стол, помедлила, как будто что‑то решая. — Эта комната действительно твоя. Вся, целиком. Если ты захочешь там что‑то переставить или поменять — это твоё дело.