— А сейчас?
Он поднял глаза. И твёрдо сказал:
— Сейчас — нормально.
— Ну и правильно, — пожал я плечами.
— Да я не об этом, — Юрка показал на большущий дуб в стороне от тропинки. — Давай присядем… Вон хорошее местечко.
Действительно, попалось подходящее место — полянка, похожая на комнату с плотными зелёными стенками. Мы расседлали коней (я почесал своего мерина над глазами, и он положил голову мне на плечо, прижмурившись), насыпали им в холщовые торбы–намордники овса из сумок и, разувшись, уселись на кем‑то положенных буквой П возле могучих дубовых стволов брёвнышках. Видимо, не мы одни тут «передыхивали». Брёвнышки оказались как бы закреплены большими корнями, выступавшие из земли, и я, присев именно на корень, неожиданно ощутил различимую пульсацию — корень был живой…
В одной из Юркиных сумок оказались фляжка с квасом, хлеб, мясо, что‑то вроде фруктовой жевательной конфеты — в виде небольших квадратиков, внешне похожих на мармелад. Лена положила ему с собой в дорогу. Я начал было есть, но Юрка вдруг с неожиданным остервенением бросил нож и выругался.
— Понимаешь, — он с настоящим отчаяньем посмотрел на меня, — я не шучу. Я их обеих люблю. Обеих, честное слово, Владька! — он ударил кулаками по земле и откинулся к корням дуба, то ли смеясь, то ли плача. — С какой рядом — ту и… — он стукнул кулаком уже по дубу (тот, конечно, даже не шелохнулся). — А если они вместе… было пару раз… — он криво усмехнулся, помотал головой. — Ой, тогда вообще… А главное — по–моему, они обе об этом догадываются, Владька!!! Точно догадываются!!! — в его голосе прозвучала настоящая паника.
— Я полюбил двоих -
я не могу без них,
ни без одной из них
я не могу…
— пробормотал я.
— Что? — Юрка бешеными глазами уставился на меня.
— Ничего, — я пожал плечами и уже громко сказал — прочёл:
— Как мне быть?! Я лгу в лицо обеим!
Я говорю одной
то же, что и другой -
что я её люблю!
И я не лгу…
— А… — Юрка обмяк. — «Собор Парижской Богоматери»… Belle… Да. Помню. Пожалуй.
— Мы с тобой знакомы неделю, — сказал я, срывая травинку и вставляя её в зубы. — Почему ты говоришь об этом мне, а не Ромке, например?
— Потому что ты… потому что ты мой брат… — тихо сказал Юрка.
Я лёг — почти упал — на бок, опершись на локоть. И долго смотрел на Юрку. Он не отводил глаз, и я, опустив голову, сказал:
— Да. Твой брат. Но я ничего не могу тебе посоветовать, честно.
— Да я и не жду совета… — он поднял нож, подбросил его, поймал, не глядя, нехорошо, по–больному, усмехнулся: — Ладно. Я просто рассказал, если уж на то пошло… Понимаешь, Нинка — это воин. Такое редко бывает. Чтобы не какая‑нибудь там Лара Крофт придуманная, дура ротастая. Или там эти феминистки какие‑нибудь, которые считают, что не хуже мужиков всё могут делать, а на самом деле просто мужиков стараются в баб превратить, потому что иначе никак доказать своё равенство не получается… Нет. Она — Воительница. Настоящая. Если она рядом — считай, спина прикрыта… а ведь так не про каждого парня скажешь. А Ленка — это дом. Очаг. С ней всегда спокойно, уютно… Знаешь, Владька… когда отец погиб… — он снова подбросил нож, поймал. — Мама… она тогда была… у неё должен был… — он коротко вздохнул: — Она родила мёртвого… мёртвого ребёнка. Мальчика. Моего брата. Понимаешь, они не только отца убили. Но и моего брата…