Дородный Фриц, угрожая штыком винтовки, загнал старого хозяина на кухню, откуда испуганно выглядывали молодые паны и их дети.
– Папа, оставьте их, не надо! Пусть берут что хотят! – умоляла дочь, таща отца за рукав.
– Всё столовое серебро забрали, картины, иконы – ладно, но книги, книги! – прижимал ладони к лицу Захаржевский.
– Сидеть тут, иначе паф-паф! – грозно велел Фриц и затворил дверь, поспешив на помощь Клаусу.
Когда крепкий армейский фаэтон, запряжённый сытыми лошадьми, подкатил к высокому крыльцу с двумя полукругло спускающимися к пандусу для экипажей мраморными лестницами, Клаус стремглав подскочил к фаэтону и помог взобраться продрогшему от холода герру майору, поставил его тяжеленные чемоданы.
– Трогай! – велел он второму солдату, исполнявшему роль возницы. Фаэтон с грохотом покатил по мощённой диким камнем дороге, за ним доверху гружённая всякой поклажей телега, которой правил Фриц. В воздухе закружились снежинки.
Денщик с майором проводили глазами становящуюся призрачной аллею с фигурами и дом с белыми колоннами.
– Никогда не думал, что в России может быть так холодно! – возмущался офицер.
– Мы в Малороссии, герр майор, – учтиво подсказал денщик.
– Один чёрт! – махнул Бремер, натягивая перчатки.
– А я, господин майор, никак не ожидал встретить в этой варварской стране столь великолепные постройки, библиотеки, картины! – с долей изумления говорил унтер-офицер.
– Боюсь, Клаус, скоро от всего этого ничего не останется. Можешь гордиться, что, увозя с собой, мы спасаем хоть малую часть. Как, ты говоришь, называется это село… всё время забываю название…
– Фелики Пурлук, герр майор!
– Фелики Пурлук, – фыркнул инженер, – чего можно ожидать от места с таким названием? Всё-таки хорошо, Клаус, что мы едем домой!
Осень 1919. Великий Бурлук
… Ещё раз прошёлся по библиотеке. Что-то с хрустом лопнуло под сапогом. Наклонившись, поднял кусок деревянной дощечки, старый и почерневший. К удивлению Изенбека, он был испещрён знаками или, скорее, буквами, вырезанными от руки чем-то острым…
Дорога тянулась через редколесье, было сыро и промозгло. Ливший всю ночь дождь к утру перешёл в мельчайшую осеннюю морось, которая висела в воздухе, медленно оседая на голые кусты и деревья, и чёрные скелеты акаций особенно резко выделялись на серо-унылом фоне.
Хотя температура была плюсовая, холод пробирал до костей даже тепло одетых людей, особенно тех, кто сидел без движения. Сырость скользким ужом вползала под одежду, замедляла ток крови в жилах и делала непослушными суставы.
Крупные капли то и дело срывались с веток на головы, плечи и руки солдат, брезент телег, стальные туши орудий, ящики с боеприпасами, на крупы усталых лошадей, безотказно влекущих военный груз по разбитой и размокшей дороге, всё больше заплывающей грязью.