— Ох, ну мы, конечно же, не будем говорить ему об этом, — возразила Люси.
Но Элси печально покачала головой, сказав с легким вздохом:
— Нет, Люси, ты очень добрая, но я не могу ослушаться папу, даже если он и никогда не узнает об этом, потому что это будет непослушание Богу, а Он знает все.
— О ужас, какая ты принципиальная! — воскликнула Люси слегка раздраженно.
— Элси, — позвал мистер Динсмор из-за двери, — что ты там делаешь? Разве я не запретил тебе сидеть вечером на открытом воздухе?
— Я не знала, что ты имел в виду ступеньки, папа. Я думала, что это касается только сада, — ответила девочка, поднимаясь, чтобы войти в дом.
— Я вижу, что ты пытаешься, насколько возможно, приблизиться к непослушанию, — ответил отец. — Немедленно иди в свою комнату и вели няне положить тебя спать.
Элси молча подчинилась, а Люси, бросив на мистера Динсмора презрительный взгляд, хотела последовать за ней, но он вдруг добавил:
— Я хочу, чтобы она пошла одна, мисс Люси.
Нахмурившись и надув губы, девочка пошла в гостиную и села на диван рядом со своей мамой. Мистер Динсмор вышел на крылечко и стоял, наблюдая за луной, как раз поднимавшейся над верхушками деревьев.
— Хорас, — обратился к нему Артур, выходя из тени ближнего дерева и приближаясь к брату. — Элси думает, что ты тиран. Она говорит, что ты никогда не разрешаешь ей ничего и ты всегда за все наказываешь ее. Они с Люси сидели тут и разговаривали о том, как ты с ней обращаешься, и собираются есть конфеты, несмотря на твои запреты.
— Артур, я не верю, что Элси планирует непослушание мне, и какие бы провинности у нее ни были, я вполне уверен, что она выше того, чтобы говорить такие вещи, — ответил мистер Динсмор строгим голосом.
Он повернулся и вошел в дом, в то время как Артур обиделся и ушел в сторону.
Когда Элси вошла в свою комнату, она не нашла там тетушки Хлои, потому что та не ожидала, что она понадобится так рано и ушла на кухню, чтобы поболтать с другими слугами. Элси пошла за ней, а затем подошла к окну и с задумчивым видом стала уныло смотреть в сад. Она перебирала в памяти весь прошедший день, как это делала обычно перед сном. Редко воспоминания были такими болезненными, как в этот день.
У нее была очень чувствительная совесть, и теперь она подсказывала ей, что несколько раз за этот день у нее возникали недобрые чувства по отношению к отцу, еще она и другим позволила в своем присутствии говорить о нем неуважительно, своим молчанием подтверждая неприличные высказывания, жаловалась на него.
— Ох! — почти вслух простонала девочка, закрывая лицо руками, и слезы потекли между ее пальцев. — Как быстро я забыла, чему папа учил меня в это утро, и свои обещания доверять ему, не доискиваясь причины. Я недостойна, чтобы он любил меня или был даже добр ко мне. Даже снисхождения я не заслуживаю своим постоянным непослушанием.