— А что такого? — пожала плечами она.
— Что такого? Это же не котенок, нельзя вот так взять и завести ребенка!
— Это почему же? Огромное количество женщин именно так и поступают. И огромному количеству мужчин на это наплевать. Они делают свое дело и отваливают.
— Я так не могу! — возмутился я, выхватив у нее из рук бокал. — Ты, кажется, перепила. И потом, как ты собираешься растить ребенка? Ты только-только начала нормально ходить. Работы у тебя нет, денег тоже. Я не понимаю, почему я должен быть тут голосом разума? У тебя что, биологические часы сошли с ума?
— Все это — твои ужасные аргументы — это полная ерунда, — заявила она, налив себе воды из фильтра. — Я прекрасно смогу вырастить ребенка. У меня есть жилплощадь.
— Та, что ты снимала? Или ты имеешь в виду мою жилплощадь? — язвительно уточнил я, но лицо сумасшедшей Ирины оставалось невозмутимым.
— Та, где я прописана. В Таганроге. У нас там тепло и красиво, море рядом, ребенку будет там хорошо. Я неплохо зарабатываю своими сувенирами.
— Если тебе за три месяца заплатили сорок тысяч рублей, это еще не значит, что ты неплохо зарабатываешь! — возмутился я. — Ты живешь на мои деньги.
— Ну так я стану работать больше, — Ирина нахмурилась. Мы спорили до самой ночи, потом, на следующий день, мы снова принялись обсуждать все это. Кончилось, конечно, криками и истериками с обеих сторон. Ирина кричала, что я ее не понимаю, что ей нужно, чтобы у нее был кто-то, ради кого она могла бы жить.
— Не пугай меня своими суицидальными наклонностями. Я тебя сейчас в психушку оформлю!
— Да? И что ты им скажешь? — кричала она. — Что я хочу ребенка? Заберите ее, дяденька доктор, она ребенка хочет!
— Ты… ты разговариваешь во сне. Ты можешь сидеть и часами смотреть в окно, не двигаясь. Ты не ешь мяса. Как ты можешь считать, что совершенно нормальна?!
— С каких пор признаком нормальности стал каннибализм? Поедать себе подобных — отвратительно и мерзко.
— Все вы — хиппи — психи. Нет! Ни о каком ребенке не может быть и речи.
— В таком случае я всем скажу, что ты специально врезался в «Бентли». Скажу, что ты разрушил мою жизнь — и пусть тебя расстреляют! — Ирина стояла напротив меня, разъяренная, раскрасневшаяся, и глубоко дышала. Ее грудь вздымалась. На ней была всего лишь простая белая футболка с надписью «Дикая мята», она стояла босая и притопывала от злости длинными обнаженными ногами. Я не испытывал никакого желания всем этим обладать. То есть… испытывал, конечно. Но на войне как на войне. Не сейчас и не на таких условиях.
— Уж лучше пусть я пару лет в тюрьме отсижу, чем сделаю несчастным ребенка.