Был момент, когда пеший полк поддержки начал теснить прорвавшегося противника, и к месту прорыва устремился весь третий вал Орды.
— Сомнем передние тумены, выручим наш запасный, а те, что из степи валят, нам в лоб ударят, и неведомо, как обернется. Их же вдвое, а то и втрое более нас. Рано, княже.
— Так ведь и запасный поляжет весь, как полег полк Ярославского! — вскричал Владимир.
— А коли мы с ними поляжем, лучше ль будет?
Владимир выдрал клок из бороды.
— Нет души у меня — одна рана живая! За какие грехи выпало мне видеть это?!
Запасный уже отступал, дробясь и все дальше отрываясь от смятого, загнувшегося в сторону Непрядвы крыла большого полка. Вести одна другой тревожнее передавались от наблюдателей; словно невидимый пожар охватывал ряды полка, передние сотни внезапно качнулись, послышался стальной шелест вынимаемых из ножен мечей. Боброк вскинулся, пришпорил скакуна, и огнеглазый зверь, разостлав хвост по ветру, в три маха вынес его наперед войска.
— Веди, государь! Веди! — выдохнули сотни молодых глоток; казалось, конная лавина теперь неудержима, но окованная сталью рука воеводы резким движением остановила огромный полк. Глаза Боброка пылали густо-синим светом, косой шрам на бледном лице побагровел, как свежая рана.
— Братья!.. И на моем сердце запеклась вся кровь, что покрыла донскую землю и вопиет о мщении. Видите, солнце в пятнах — это глаз господа плачет кровавыми слезами над горем вдов и сирот, над обидой русской земли. Но видит господь мужество православных, видит знамена, неколебимо стоящие в битве, и пророчит он нам победу, но еще не велит мне вести вас на ворога для жестокой расплаты. Чуете — ветер дует нам в лица, это запрет, это веление Спаса — крепиться и ждать!
Знал воевода, что лишь именем всевышнего можно удержать людей в такую минуту от преждевременного шага. Ветер действительно дул в лица всадников, влажные от слез боли, гнева и нетерпения. Полк остался на месте.
Серпуховской словно окаменел на опушке, неотрывно глядя сквозь раздвинутые ветви, как умирают на Куликовом поле русские ратники. Дорого платил враг за смятый фланг рати, за отступление запасного полка. Белые рубашки и кольчуги тонули в нагромождениях темных, синих, полосатых и зеленых халатов, в серой массе кожаных ордынских панцирей… Подъехал Боброк, тяжело дыша, стал рядом, не отрывая глаз от большого знамени и фигурки белого всадника под ним.
— Стоит, родимое…
Тревожно прокричал наблюдатель:
— Смотрите, уж мертвых грабят, нечистые!
В глазах Боброка метнулись рысьи огоньки, словно увидел близкую добычу.