— Может, «Буэна-Виста-кафе»? На набережной Виктории и Альберта?
— Может быть. Это было давно.
— Чуть больше месяца.
— Месяц — большой срок.
— А потом вы поехали в отель?
— Да.
— В какое время?
— Часов в девять, — сказала та, что справа.
Левая уточнила:
— Или в девять тридцать?
Блондинки переглянулись, дружно пожали плечами, как будто им было все равно.
— В какой номер?
— Это было давно.
— Он был один?
— Да.
— И что потом?
— А вы как думаете? Любовь.
— С вами обеими?
Они снова синхронно пожали плечами. Купидон подумал: может, у украинцев такой обычай.
— Что это значит?
— Любовь втроем.
— Понятно. Когда вы ушли?
— На следующее утро.
— Вы оставались у него на всю ночь?
— Да.
— Да ладно! Ему уже за пятьдесят!
— Макар любит обниматься. После любви.
— Значит, вы обнимались до следующего утра?
— Любовь. Объятия. Сон.
— И он не выходил из номера?
— Нет.
— Всю ночь?
— Да.
— Сколько он вам заплатил?
— Полторы, — сказала левая.
— Каждой, — уточнила правая.
Изумленный Купидон негромко присвистнул.
— Аффонсо забирает себе тридцать процентов, — пояснила левая.
— Сволочь, — прошептала правая.
— А сколько заплатил вам Макар за то, чтобы вы подтвердили его алиби?
— Алиби? Что такое «алиби»?
Девять минут второго. Они поднялись на шестой этаж роскошного офисного здания на Уэст-стрит в Сандтоне и остановились у двери с табличкой «ЗИК».
Гриссел посмотрел на восемь сотрудников группы захвата: все в бронежилетах, шлемах, сапогах, со штурмовыми винтовками. Он знал, что здесь служат такие же крутые парни, как и у них в Кейптауне: спортивные, мускулистые, глаза горят от нетерпения. Они ждут только его сигнала.
Гриссел кивнул командиру, тот в свою очередь подал рукой сигнал бойцу, стоящему справа впереди, с большой цилиндрической кувалдой в руках. Тот замахнулся кувалдой и с силой ударил в закрытую дверь из дорогой скандинавской сосны.
Дверь прогнулась, полетели щепки.
Группа захвата ворвалась в офис с криками и шумом, как велел Гриссел.
Он вошел следом, выхватив из кобуры табельный пистолет.
Первой ему на глаза попалась секретарша, пожилая женщина с добродушным лицом. Увидев их, секретарша привстала из-за стола, приложив руки ко рту и вытаращив испуганные глаза.
Новый замах кувалдой — и единственная внутренняя дверь слетела с петель.
Стол Котко стоял у дальней от входа стены. Он разинул рот и инстинктивно оперся ладонями о столешницу.
Выглядел он немного старше, чем на фото, но одет был так же дорого: великолепный темный костюм, белоснежная рубашка, синий галстук. Набриолиненные волосы зачесаны назад.
Группа захвата окружила Котко, его выволокли из кресла, как велел Гриссел, бросили на ковер, надели наручники на запястья и на лодыжки.