— Не надо ничего говорить, — отрезала она. — Прошу тебя: помолчи.
И я заткнулся.
Она проснулась рано и немедленно принялась укладывать свой чемодан.
Я отупело наблюдал за ее действиями, не в силах остановить ее и испытывая какую-то беспомощную досаду вперемешку с отрешенным безучастием к происходящему.
— Ты проводишь меня хотя бы до такси? — спросила она.
— Куда ты собралась?
— В аэропорт. Через два часа ближайший рейс.
— Зачем такси? Я тебя отвезу.
— Очень любезно с вашей стороны.
— Мистер Генри Райт, — кивнул я.
— Вот именно.
— Ты хорошо обо всем подумала?
— Я. Очень. Хорошо. Обо всем. Подумала.
Тренькнул мой сотовый телефон.
— Как проходит медовый месяц? — весело спросил Олег. — Радуемся жизни?
— Аж сатанею, — сказал я. — От восторга.
— Извини, но завтра у тебя — рабочий день, — вздохнул он. — Причем начинается он с пяти часов утра.
— Значит, будем работать.
— Встречаемся на Кингз хайвей, 1912. Запомнил?
— Форма одежды?
— Какая угодно. Хотя… Нет, все-таки пиджачок, брючки… Работенка, замечу, легкая. Представительского характера.
— Понял.
Мне было все равно, какого характера предстоит работенка. Мне было абсолютно все равно…
— Когда навестишь Берлин, можешь забрать у меня свои револьверы, — произнесла Ингред, застегивая шубку.
— Спасибо за приглашение, — проронил я, поднимая ее чемодан.
На протяжении всей дороги в аэропорт мы не произнесли ни слова.
Я запарковал машину на стоянке и уже собирался отнести ко входу в терминал ее чемодан, но тут подкатил носильщик, и Ингред, отстранив меня, указала ему на багаж.
Черный сутулый парень в форменном кителе вскинул чемодан на тележку.
— Прощай, Толья-Генри, — грустно улыбнулась Ингред, протянув машинально руку к моей щеке, но тут же, словно опомнившись, судорожно ее отдернув.
— И все-таки… почему? — с трудом произнес я.
— Мне просто нужен другой муж, — сказала она. — Я увлеклась, извини. — И, круто повернувшись, пошла к стеклянным дверям.
Я стоял у своей «беретты», пусто глядя ей вслед.
— Are you okay, mister?
Я потерянно обернулся по сторонам. У соседней машины возле родителей, укладывающих сумки в багажник, стояла черненькая девчонка лет шести и, облизывая леденец на палочке, с настороженным сочувствием смотрела на мою прокисшую, видимо, донельзя физиономию.
Я позволил себе нарушить американскую традицию стандартного ответа.
— У дяди, милая, — промямлил я, — сегодня — очень плохой день. И вчера был плохой. А завтра, надеюсь, будет еще хуже.
— Ты разыгрываешь меня! — сморщив носик, рассмеялась она.
Я невольно улыбнулся ей в ответ.
Затем уселся в «беретту». И поехал в никуда большого города Нью— Йорка.