Огурцов ответил откуда и брякнул:
— Да вот приехал, а в программе съезда нет ни одного вопроса о проблемах судебной медицины, а их накопилось… вагон и маленькая тележка, — и прикусил язык.
— Давно забытое выражение, — улыбнулся премьер и, помолчав, сказал: — А вы сами знаете, какой, по-вашему, должна быть судебная медицина?
— Ну да… Но с точки зрения практического эксперта.
— Пойдемте, — решительно сказал премьер и, уже повернувшись, сказал: — Смелее, смелее. Сейчас вам дадут слово, и вы с трибуны скажете всем о том, как вы понимаете эти проблемы и ваше видение решения проблем.
— Да вы что, я же к моргу привык, там все молча… я не оратор, — заскулил Огурцов, поглядывая по сторонам — куда бы сбежать.
В общем, через десять секунд из зала выбежала госпожа министр здравоохранения и, почтительно выслушав то, что коротко ей сказал премьер, посмотрела в сторону Огурцова и процедила только одно слово:
— Идемте. — И выражение ее лица было таким, что ни в сказке сказать, ни пером описать! В зале она усадила Огурцова на первый ряд, а сама прошла в президиум.
Дальнейшее — как Огурцова представляли, как он шел через огромную сцену и как оказался за трибуной — он никак не мог вспомнить. Радовало одно: пока шел — не упал. И то хорошо. На трибуне он стоял и растерянно смотрел в зал, не зная, с чего начать, и только аплодисменты из зала — мол, давай, доктор, начинай, не стесняйся — заставили его откашляться и начать свое выступление:
— Господа делегаты, уважаемые профессора и академики! Не посетуйте на то, что я сейчас оказался здесь, на этой трибуне. Я — представитель той медицинской специальности, которая не изменилась со времен СССР. Эта специальность — судебная медицина. Все подходы к экспертизе как трупов, так и живых лиц остались все теми же, что и были. Ну, изменились кое-какие названия, ну, изменились кое-какие формулировки, но оснащение подавляющего большинства моргов осталось все тем же — полуразрушенные здания, те же доисторические микроскопы и, самое главное, — мы делаем массу никому не нужной работы. Ведь какова основная задача судебного медика? Правильно — установить факт насильственной смерти, а установив таковую — работать. Но таких смертей идет не так много. А нам приходится вскрывать все те трупы, которые нам не нужны. Скажите, для чего вскрывать труп умершего от туберкулеза человека, если он много лет лечился и причина смерти на сто процентов ясна и без вскрытия? Туберкулез — это для примера. Ведь таких заболеваний много. Мало того, сейчас я вообще выскажу крамольную мысль: зачем вскрывать трупы людей, погибших в условиях очевидности, — например, сто человек видят, как гражданин Х. стал перебегать дорогу и его сбило машиной. Зачем, скажите, его вскрывать? Далее — общая беда службы состоит в том, что ею исподволь, неформально, руководят ритуальные службы. Они платят деньги, они указывают, кого и когда вскрывать и какие деньги брать — то есть бюро судебно-медицинской экспертизы частично превратилось в коммерческую организацию!