Нужно принять душ, но я так слаба, что сил на это просто нет.
Я собираю подарки, которые купила несколько недель назад.
До того.
Складываю все в большую серую сумку с эмблемой универмага «Нордстром» и иду к двери.
И останавливаюсь – у меня вдруг перехватывает дыхание. Боль острыми иглами пронзает грудь.
Жалкое зрелище! Я самой себе кажусь жалкой. Я не выходила из квартиры почти две недели. Совсем немного. Но почему я не в состоянии открыть дверь?
Не обращая внимания на усиливающуюся панику, я протягиваю руку. В моей вспотевшей ладони дверная ручка кажется горячей, словно угли, и я вскрикиваю и отпускаю ее. Потом делаю вторую попытку, уже медленнее. Открываю дверь и выхожу в коридор. Когда дверь за мной захлопывается, у меня возникает желание повернуть назад.
Это смешно! Я знаю, что это смешно, но не могу совладать с собой. Как бы то ни было, у меня есть план. Сегодня Рождественский сочельник. День, посвященный близким, время прощать и просить прощения.
Я медленно выдыхаю – интересно, как долго я задерживала дыхание? – и решительно иду к лифту. Всю дорогу – пятнадцать футов по мраморному полу – сердце лихорадочно бьется у меня в груди, то замедляя, то ускоряя бег.
Спуск лифта в подземный гараж – это испытание моей воли. Героическим усилием я заставляю себя подойти к машине, сесть за руль, завести мотор.
Сиэтл стал белым от снега. Рождественские украшения смотрят на меня из окон домов по обе стороны улицы. Четыре часа дня, сочельник. Единственные покупатели, которых я вижу, – это мужчины в теплых пальто, прячущие лица в поднятые воротники; они отложили покупки до самого последнего момента.
Я поворачиваю на Коламбия-стрит. Небольшая улочка под старым бетонным нависающим виадуком засыпана снегом и похожа на каньон. Здесь метет метель, а людей нет вообще. Я словно оказываюсь внутри черно-белой фотографии, единственное цветное пятно на которой – мои фары.
Заехав на паром, я останавливаюсь, но не выхожу из машины. Ленивое покачивание, редкие звуки гудка – все это погружает меня в транс. Я смотрю на падающий снег через открытый нос парома. Снежинки исчезают на плоской серой поверхности.
– Прости, Джонни, – говорю я и слышу, как дрожит мой голос. Мне так этого хочется, мне это необходимо. Я больше так не могу. Одиночество невыносимо – и чувство вины тоже.
Кейт тебя бы не простила.
На острове Бейнбридж я медленно съезжаю с парома. Несколько кварталов центральной части Уинслоу украшены к Рождеству; белые огоньки мерцают в витринах, обвивают фонарные столбы. Над Мейн-стрит висят красные неоновые звезды. Похоже на картину Нормана Рокуэлла, особенно когда идет снег.