Мара вдруг вспомнила, какой защищенной всегда чувствовала себя, когда была «его девочкой».
– Помнишь, как они веселились под «Танцующую королеву»? – Она попыталась улыбнуться. – Им было так хорошо.
– Помню. – Голос у него дрожал. Мара поняла, что у отца перед глазами та же картина: мама и Талли сидят рядышком на террасе, даже когда все стало совсем плохо и мама была бледной и прозрачной, как лист бумаги, и слушают музыку восьмидесятых и подпевают. Отец на секунду отвернулся, затем с улыбкой посмотрел на Мару. – А швейцар пустит тебя в ее квартиру?
– У меня есть ключ. Мы с Паксом съездим и привезем плеер. Потом… – она посмотрела ему в глаза, – можем поехать домой. Если ты не возражаешь.
– Возражаю? Мы вернулись на Бейнбридж ради тебя, Мара. После того как ты ушла, я каждую ночь оставлял свет включенным.
Час спустя Мара с Паксом сидела в такси, которое двигалось в сторону набережной.
– Мы что, нанялись? – спросил Пакс, развалившись на сиденье рядом с ней. Он обнаружил торчавшую из воротника черной футболки нитку и тянул за нее, наматывая нить на палец, пока воротник совсем не отвис.
За восемь кварталов, которые они проехали, Пакстон задавал Маре этот вопрос не меньше десяти раз.
Она не отвечала.
– Я хочу есть, – бубнил он. – Сколько денег тебе дал твой старик? Может, остановимся по пути у закусочной и купим гамбургер?
Мара не смотрела на него. Оба прекрасно знали, что денег, которые дал отец, хватит на гамбургер и что Пакстон потратит все, до последнего цента.
Такси остановилось перед домом Талли. Мара наклонилась вперед, расплатилась с водителем и вслед за Пакстоном вышла из машины. Ее окутал прохладный вечерний воздух. Синее небо постепенно темнело.
– Не понимаю, зачем это нужно. Все равно она ни черта не слышит.
Мара махнула рукой швейцару, который при виде их с Пакстоном нахмурился – как и почти все взрослые. Потом повела Пакса через мраморный вестибюль к облицованному зеркалами лифту. На последнем этаже они вышли из кабинки и направились к квартире Талли.
Мара отперла замок и распахнула дверь. Тишина внутри была непривычной. У Талли всегда звучала музыка. Включив свет, Мара пошла по коридору.
В гостиной Пакс взял стеклянную статуэтку и принялся вертеть в руках. Мара чуть не сказала: «Осторожно, это авторская работа», но вовремя прикусила язык. Критика Пакса никогда не доводила до добра. Он был чувствительным, даже нетерпимым и заводился с пол-оборота.
– Я голодный, – сказал Пакс. Ему уже стало скучно. – Кажется там, в конце квартала, «Рэд Робин»? Чизбургер тоже подойдет.