– Чтобы возвести на трон Соломона, – неожиданно спокойно и уверенно ответила Юлька. Выходит, это я не просто подумал про себя, но сказал вслух… Или уже ничего не надо было говорить вслух, всё было и так сразу на двоих?
– Неужели он не стал бы царем без нас? Неужели наша помощь была ему так необходима?
– Но может быть, это нам было нужно нам самим? Не всемирную историю мы тут меняли – а нашу собственную жизнь?
Если только она сейчас не оборвется, чуть не произнес я вслух… или произнес?
– Не оборвется, – твердо сказала Юля, – она начнется. Другая, настоящая. Обязательно начнется, я точно знаю.
Да кому и знать о начале жизни, как не женщине? И мне вдруг стало легко и спокойно на душе. Точнее, нам стало. Ворох мыслей и беспокойств: что, куда, как, зачем, почему? – отступил, растаял, испарился. Только мы, только здесь и сейчас. Мы прикрыли глаза – всё равно смотреть было не на что – и отдались этому темному, густому потоку под названием «время». Он нёс нас из одной точки в другую, и не было возврата, и не было смысла в его течении. Или был, но оставался для нас неизвестным? Щепочка, брошенная в ручей, если бы могла чувствовать – наверно, чувствовала бы то же самое, что и мы. Она бы не знала, что мальчишка на берегу назначил ее фрегатом и пустил в далекое плавание. Она бы не смогла ни пристать к берегу, ни даже утонуть, ей оставалось только быть собой и плыть по течению. Как нам.
Я не знаю, сколько прошло времени – четверть часа или четыре, или четверо суток… но стены задрожали. Или это мы дрожали от холода и возбуждения? Нет, стены качнулись, и еще, и еще раз, и сдавили нас, и я в ужасе открыл глаза – и ничего не увидел. Мне показалось, что я ослеп, но это был мрак, густой, полный, могильный мрак, и не было уже той щели, сквозь которую мы сюда залезли – и я решил, что мы умерли.
А стены качались, толкали нас, и Юлька прижималась ко мне, и в первобытном ужасе я протянул руку наверх, и не нащупал потолка, и стал карабкаться, обдирая бока, туда, наверх – сам не знаю, почему. А Юлька ухватила меня за ногу и поднималась за мной, и даже подсаживала, словно мы стали одним единым организмом с восемью конечностями и двумя головами, и чувствовали мы одно и то же. Камень был скользким и мокрым, и он отчего-то казался живым, немного податливым – или это стены пещеры меняли свои очертания?
Да, они колебались! Это, наверное, было землетрясение, только совсем странное, и я даже не знал, как будет безопаснее – пересидеть его внутри или все же вылезти наружу. И вдруг стена толкнула меня в грудь, сдавила так, что круги поплыли перед глазами, я задыхался, я уже не чувствовал Юльки… но над головой забрезжил свет! Мои ли руки и ноги карабкались к нему, или сама пещера выталкивала меня наружу? Я не знаю. Я не помнил себя, я был беспомощней младенца…