— Песня красивая, — сказала она, поежившись, как от озноба. — Спел ты очень душевно. Но как так можно, у них же руки по локоть в крови?
— Гражданские войны всегда очень кровавые, — сказал я. — И побеждают в них не те, кто правы, а правыми получаются те, кто побеждает. А на проигравших вешают всех собак. Они теряют все: имущество, Родину, многие – жизни, и в истории о них трудно найти доброе слово, потому что историю пишут победители. Если бы ты знала, сколько в нашей истории темных пятен, о которых большинство просто не знает! Руки, говоришь, в крови? А у наших? Знаешь, что творили отряды ВЧК? А в Крыму, когда его взяли? Не хочу об этом говорить. А белые… Нам ведь всегда говорили, что они сражались за фабрики и земли.
— А разве не так?
— Ну кое-кто, может быть, и сражался. Но таких было мало. Те успели перевести деньги и бежать. А большинство белых дралось не за барахло, а за свой мир, который разрушали у них на глазах. Ты права, мне их жалко. Ладно, бог с ней, с историей. Когда-то совсем молодым я видел съемку, когда исполнялось «Прощание с Братском». В глазах многих пожилых людей стояли слезы. Эта песня из нынешнего времени, и это должны оценить.
Машин на трассе было мало, и Николай ехал на предельной скорости, обходя редкие грузовики. Я задумался и не заметил, что мы уже едем по городским улицам. Наконец машина подъехала к знакомому зданию ЦК комсомола и остановилась.
— Все выходим, — сказал Валентин, открывая дверцу.
— А у вас здесь и пианино есть? — спросил я, покинув салон и помогая выйти Люси.
— В отделе культуры все есть, — ответил Валентин. — Идите за мной.
— Валентин Петрович! — решившись, спросил я. — Вы не знаете, где живет Машеров?
— Какой именно? — спросил он, не оборачиваясь.
— Петр Миронович.
— А тебе он зачем? — повернулся Валентин. — Это очень занятый человек.
— Есть мысль написать повесть о его партизанской деятельности, — соврал я, не моргнув глазом. — Не все же писать фантастику. А он мне мог бы кое-что рассказать и разрешить допуск к архивам. Там и секретного уже ничего нет, а они по-прежнему закрыты.
— Точного адреса я не знаю, только дом, — ответил Валентин.
— Я ему написал письмо, — сказал я. — Давайте после смотра проедем к тому дому, и я его просто брошу в почтовый ящик. А там он уже пускай сам решает, помогать мне или нет.
— Это можно, — кивнул Валентин. — Этот дом в десяти минутах езды. А если хочешь, я могу передать твое письмо через секретариат ЦК. Я у них раза два в неделю бываю.
— Нет, так не хочу. В секретариате они, наверное, просматривают и сортируют письма. А там есть очень личное.