Я кивнул.
— А когда нашлись бы наши тела, в убийстве обвинили бы опять Александроса, прятавшегося в лесу!
— Правильно. Но вы не были в безопасности и здесь, на вилле. В другой его план, на случай если бы вы остались на ночь здесь, входило прокрасться в вашу комнату и капнуть вам в ухо гиосцинового масла. Вам известно, как оно действует?
У меня пробежал холодок по спине.
— Масло свиного боба. Да, я слышал о нем.
— Это был еще один яд, купленный им тогда же в Риме, для другого варианта устранения Луция, не прибегая к активной расправе. Зная его действие, он отлично покончил бы с вами. Говорят, что если капнуть нужную дозу его в ухо спящему человеку, он проснется утром в бреду и полном помешательстве, с совершенно расстроенной психикой.
— Если бы Экон не предупредил меня сегодня у стены арены своим криком, меня от шеи до пупа пронзило бы копье.
— Еще одно подтверждение способностей Фабия. Когда к нему ночью вернулся только один из убийц, и сообщил о том, что вы ускользнули вместе с накидкой, он приказал этому гладиатору действовать в качестве его личного дозорного и, спрятавшись над входом в мою ложу, ожидать вашего появления. Без моего ведома Фабий снял с караула стражников, которые должны были стоять перед входом, чтобы не было свидетелей. Это был его последний отчаянный ход. Убей гладиатор вас, он сообщил бы об этом Фабию, и вас увезли бы в телеге вместе с убитыми гладиаторами гнить в какой-нибудь яме как неопознанный и невостребованный труп.
— И тогда сегодня Фауст Фабий мог бы чувствовать себя вне всяких подозрений.
— Да, — вздохнул Красс, — а публика со всего Залива передавала бы из уст в уста рассказ об уникальном и славном зрелище, поставленном Марком Крассом, который дошел бы до Рима и до лагеря Спартака в Туриях.
— И погибли бы девяносто девять ни в чем не повинных рабов.
Красс молча взглянул на меня и слабо улыбнулся.
— Но вместо этого все получилось как раз наоборот. Я думаю, Гордиан, что вы и впрямь орудие Немезиды. Ваша работа здесь — это просто воплощение воли богов. Чем иначе, как не волей богов, можно было бы объяснить тот факт, что я сижу здесь, допивая последнюю принадлежавшую Луцию бутылку превосходного фалернского вина, с единственным в Риме человеком, считающим, что жизнь девяноста девяти рабов важнее амбиций Марка Красса?
— И как вы намерены с ними поступить?
— С кем?
— С этой сотней.
Он покружил остатки вина в своем кубке, уставившись в красный водоворот.
— Они теперь мне больше не нужны. Я больше никогда не смогу доверять ни одному из них ни в чем. Я хотел было отослать их в Путеолы, но тогда они разнесли бы эту историю по всему Заливу. Поэтому я посажу их на корабль и отправлю на рынки Александрии.