Как только Экон стал чувствовать себя достаточно хорошо, мы начали готовиться к своему путешествию обратно в Рим, на этот раз не морем, а сушей. Муммий оставил нам лошадей и солдат в качестве телохранителей. Я был признателен ему за заботу, и в особенности потому, что я вез существенное количество серебра — мой гонорар за обнаружение убийцы Луция Лициния.
Мы доехали по Консульской дороге до Капуи, где Спартак проходил школу гладиаторов, а потом взбунтовался против своего хозяина. Затем по Аппиевой дороге направились на север, упиваясь великолепными осенними пейзажами.
Тогда мы не знали, что весной многие мили ее широкого, мощенного булыжником полотна будут уставлены, до самого Рима, шестью тысячами тел распятых людей.
— Ты не поверишь — кто к нам приехал! — сказал Экон. Голос его был несколько более глубоким и хриплым, чем у его ровесников, но для меня он звучал как чудесная музыка.
— О, поверю! — отозвался я. Даже через два года после событий в Байи мне было достаточно лишь услышать его, чтобы поверить во все, что угодно. Я научился не критиковать прихоти богов и принимать их как дары.
Отодвинув в сторону свиток, над которым работал, я отпил холодного вина. Был прекрасный день середины лета. Солнце стояло высоко, но над цветами в моем саду порывами проносился холодный ветер, раскачивавший астры и заставлявший плясать подсолнухи.
— Уж не… Марк ли Муммий? — спросил я.
Экон посмотрел на меня исподлобья. После того, как к нему вернулась речь, он снова стал ребенком, задававшим бесконечные вопросы, любопытным и любознательным, но способность говорить сделала его характер более цельным и ускорила его созревание.
— Ты услышал его голос из вестибюля, — обиженно заметил он.
— Нет, я услышал его голос еще тогда, когда он подошел к дому. Сначала я не узнал этот раскатистый рык, но потом вспомнил. Зови его сюда! — сказал я, смеясь.
Муммий приехал один, что меня очень удивило, если принять во внимание его высокое положение в городе. Я встал, чтобы приветствовать его, и предложил ему кресло. Экон присоединился к нам. Я послал одну из девушек-рабынь за вином.
Выглядел он как-то иначе, чем раньше. Всмотревшись в его лицо, я наконец понял, в чем было дело.
— Да вы сбрили бороду, Марк Муммий!
— Да. Мне все говорили, что носить бороду для политика слишком старомодно. Так или иначе, я сбрил ее во время предвыборной кампании.
— Так вам больше идет. Нет, правда, подчеркивает ваш сильный подбородок… А этот шрам на нем — результат сражения у Квиринальских ворот?
— Ха! Нет, свежий, в память о схватке со спартаковцами.