— Вифания, если бы кто-то захотел перерезать мне глотку, это можно было бы сделать без таких больших хлопот, прямо здесь, в Субуре. Убийцу можно нанять на любом углу.
— Правильно, поэтому-то ты и держишь Бель-бона, который тебя охраняет. Почему же ты не берешь его с собой?
— Потому что ему лучше остаться здесь, чтобы охранять тебя и остальных рабов, пока меня не будет. Так мне будет спокойнее.
Даже разбуженная среди ночи, Вифания была великолепна. Роскошные черные, тронутые серебром, нерасчесанные волосы обрамляли ее лицо, которое даже в эти минуты крайнего недовольства дышало тем неколебимым достоинством, что с первого взгляда привлекло к ней мое внимание на рынке рабов в Александрии пятнадцать лет назад.
Как всегда при расставании с ней во мне шевельнулось сомнение. Мир так небезопасен, так ненадежен, а выбранный мной образ жизни часто чреват откровенным риском. Я давно научился скрывать свои чувства. Вифания в этом смысле была полной моей противоположностью.
— Речь идет о хороших деньгах, — сказал я ей.
— Если он не обманывает, — она фыркнула.
— Я думаю, что он говорит правду. В таком городе, как Рим, невозможно прожить так долго, как я, ничему не научившись. Марк Муммий честен в такой мере, в какой это возможно в его положении. Правда, не слишком общителен…
— До такой степени, что даже не желает сказать, кто его послал!
— Да, это так, но он мог солгать, однако не скрывает правду.
— Ты говоришь так, как этот странный Цицерон, утверждающий, что истина есть ложь, а ложь — истина, однако это тебя иногда устраивает.
— Верь мне, Вифания. Как видишь, я все еще жив, не так ли? — Я посмотрел ей в глаза, и мне показалось что в их холодном огне мелькнула искорка тепла. Я положил руку на ее плечо. Она стряхнула ее и отвернулась. Так бывало всегда.
Шагнув ближе, я положил ладони ей на шею и провел ими по водопаду ее волос. Она не имела права отказывать мне и не уклонилась, но словно застыла при моем прикосновении, с высоко поднятой головой, когда я нагнулся, чтобы поцеловать ее ухо.
— Я вернусь, — сказал я. — Через пять дней буду дома. Так обещал этот человек.
Ее подбородок дрогнул. Она быстро взглянула на меня из-под опущенных ресниц, и я заметил расходившиеся веером морщинки, собранные временем у внешних уголков глаз.
— Было бы совсем другое дело, если бы я знала, куда ты едешь, — проговорила она, уставившись в белую стену.
Я улыбнулся. Вифания знала только Александрию и Рим и кроме переезда из первой во второй не выходила ни разу за их пределы. Так, что Кумы, что Карфаген — разницы для нее не было.