То ли доски были слишком тяжелы, то ли деревянный круг притерся к стенкам ствола — поддон ни с места. Этого Галька не ожидал. — Святые Хранители… Ну, еще немного сил!
Нет, если тянуть со всей отчаянностью, тело перевешивает, и можно свалиться внутрь мортиры. А время-то летит! Вот-вот кто-нибудь появится рядом, взглянет на башню… Кажется, уже идут! Ветки шелестят!
Галька сам не помнил, как ухнул головой в орудийное жерло. И съежился, затих — будто перепуганный котенок на дне бочки. Не заметили?.. Ох, кажется, нет…
Сюда, в короткую стальную трубу мортиры, звуки доносились перепутанно, смутно, словно отражались от неба: шум деревьев на берегу, шаги, кашель, голоса… По голосам Галька различил, что недалеко от башни остановились двое. Разговаривают. Да и слова можно разобрать.
— …дисциплина, как у сезонников на угольной барже… — Это Красс.
— Немудрено. Столько месяцев бродячей жизни. Мы уже не военное судно, а полудикий капер. — Это артиллерист. — И сколько еще все продлится, одному Богу ведомо…
Красс ответил неразборчиво. Бенецкий сказал:
— Нервы. В лунные ночи меня теперь тянет на скорбные откровения… Я понимаю, мы офицеры. Но иногда здравый рассудок просто вопит: «Господи, кому это нужно?»
— Вопит, — коротко согласился Красс.
— Да… Подумать только, какой ерундой мы занимаемся. А ведь я, автор монографий по баллистике, профессор прикладной математики, мог бы сейчас преподавать в академии флота. А вы — командовать клипером где-нибудь на австралийской линии.
— Пожалуй, — согласился Красс. — Хотя, едва ли… У меня есть другие планы. Но уж, конечно, не это ползанье на брюхе по мелководью… Однако, что поделаешь, господин Бенецкий. Пока нет мирного договора, нам просто некуда деться.
— Вам хотя бы в одном проще: вы, к счастью, без семьи…
— Тоже мне счастье, — вздохнул Красс.
— В данном положении — счастье… А у меня жена и сын остались в Регеле. Генерал Барен, тамошний военный губернатор, тупая скотина, объявил их гражданскими пленными. Сынишка ходит в местную школу, и ученики в классе травят его… Если позволите, капитан, когда мы возьмем заложников, я обменяю Биркенштакка на семью…
— Разумеется. Если штаб согласится… А впрочем, на кой черт нам спрашивать согласие у штаба?
— Я тоже думаю… Сыну десять лет. Кстати, очень похож на нашего… юного лоцмана, только помладше. Я, когда на этого мальчишку смотрю, просто… знаете, в глазах щиплет… И до того горько, что мы его обманываем… Что?
Галька перестал дышать. Стало очень тихо. Казалось только, что шелестят темные облачные клочья — они летели над Галькой в зеленом круге неба. Наконец Красс громко сказал: