— Ты писал мне?
— Почти каждый день.
— Если бы я только знала!
— Мне кажется, я в жизни своей не испытывал столь сильного потрясения, какое испытал в тот момент, когда женщина в пансионе показала мне все мои письма, — продолжал Дэвид. — Они были сложены в пачку и перетянуты резинкой. Она звонила Джайлзу, чтобы узнать у него, куда их переслать, но и он не знал, где ты.
— Я собиралась написать по приезде домой и сообщить, что я не вернусь.
— Вероятно, Джайлз ездил в усадьбу, чтобы найти тебя, и то же самое сделал я, когда вернулся в Англию, — сказал Дэвид. — Но ты исчезла бесследно.
— Ты ездил в усадьбу? — воскликнула я, не веря своим ушам.
— Джайлз сообщил мне, где ты жила до приезда в Лондон, и я не мог поверить, что тебя там нет, — пояснил Дэвид. — Но там уже жил новый священник, напыщенный старый болван, который рассказал мне, что твой отец умер за несколько недель до того, как он сюда переехал, а о твоем существовании он даже не знал, насколько я мог понять из его слов.
— Откуда же ему было знать обо мне! — заметила я слабым голосом.
— И где же ты была? Я наводил справки у одной женщины, некой миссис Харрис, и она сказала, что ты уехала с какой-то леди, которая приезжала на похороны.
— Это была тетя Люси, — пояснила я. — Сестра отца.
— А где она живет?
— Около Саутгемптона. Она — мать-настоятельница в монастыре.
— В монастыре? — В голосе Дэвида слышалось изумление.
— Видишь ли, через два дня после моего возвращения домой, папа умер… от сердечного приступа.
Мое сообщение прозвучало, как простая констатация факта, потому что даже Дэвиду я не могла бы объяснить, до чего я была потрясена, когда приехала домой и увидела, что папа выглядит совершенно больным. Его трудно было узнать.
— Что с тобой, папа? — спросила я.
— В последнее время меня мучают какие-то боли, — ответил он. — Я предположил, что это от несварения желудка, и доктор Мэкинтош дал мне микстуру белого цвета, но от нее мало толку.
Я пришла в ужас не только от болезненного вида папы, но и от того, в каком состоянии находится дом. В жизни не видела я подобного беспорядка.
Миссис Харрис никогда не была особенно усердной труженицей, и, хотя в кухне была относительная чистота, но зато во всех остальных комнатах было пыльно, не прибрано, запущено. После моего отъезда никто так и не удосужился поставить на полки церковные журналы и молитвенники, используемые хором, и даже вещи, оставшиеся после благотворительного базара, все еще были свалены в кучу в холле, там, где их бросили.
В папином кабинете повсюду лежал толстый слой пыли, камин был забит золой, которую давным-давно не выгребали, а башмаков папы щетка не касалась уже много недель.