Все кончилось просто замечательно. Александр Второй Освободитель жив и, какими бы его прозвищами ни награждали бравые гвардейские офицеры, продолжает оставаться символом страны. Чего же боле? Теперь-то чего нервничать и беспокоиться?
А, ну да! Я еще и о готовящемся бунте поляков в Сибири предупреждал! О том, что сигналом к выступлению как раз и должно было стать покушение на государя. И что с того? Сколько тех поляков? Да даже будь их в сотни раз больше, один полк профессиональных военных способен разогнать всю их вооруженную косами армию! Наши роты в той же Средней Азии целые орды туркмен в бегство обращали, а те куда лучше оснащены были, чем наши польские кандальники.
Эх, Герочка! На кого же ты меня покинул?! Как бы здорово ты мне сейчас пригодился, подсказал бы, объяснил – что именно так взволновало наместника. Что заставило пробкой вылететь из Гороховского особняка, только чтоб наказать какими именно словами мне надлежит рассказывать о раскрытом заговоре. Надо полагать, Никса и к штабс-капитану кого-нибудь отправил, или даже к себе не погнушался вызвать. Николай-то, свет-Андреевич Афанасьев ровно столько же, что и я знает. И раз пошла такая пьянка, то и спрашивать его так же, как и меня станут. Значит, и посоветоваться с матерым жандармом будет не лишним!
В одночасье ставший старшим офицером губернского жандармского управления – майора Катанского, до приказа из столицы с решением его судьбы, наместник от службы отстранил, и посадил под домашний арест – Афанасьев смог заглянуть ко мне только поздней ночью. Говорил – разгребал "авгиевы конюшни", но я ему не особенно поверил. Беспорядок в делах не причина, чтоб пробираться в мой терем словно тать в ночи, и уж тем более – не оправдание проникновения через черный, предназначенный для прислуги, вход.
Впрочем, предпочел не задавать вопросов, на которые, скорее всего, не получил бы правдивые ответы. Рассудил, что штабс-капитан знает что делает. Ну не хочет человек, чтоб кто-либо знал о наших приятельских отношениях, потому и таится.
Не знаю, стоило ли разводить эти шпионские страсти. Потом, выслушав объяснения жандарма, обозвав себя олухом царя небесного и ослом, решил, что таки – нет. Или я снова не смог разглядеть каких-то связей, как не догадался о влиянии неудачного террористического акта на политическую раскладку.
Это я, по неопытности не увидел очевидного для любого столичного вельможи. Не связал характер нашего царя – "старой тетки" с вечным поиском несуществующих компромиссов и "как бы чего не вышло", недавнего, с трудом и великой кровью подавленного бунта в Царстве Польском, реформами в империи и нарождающимся революционном движении. И, самое главное, не вспомнил о том, для чего по большому счету великий князь Константин и его соратники затеяли все эти преобразования в стране.