Снова все переворачивается с ног на голову. Мезенцев, организовавший скрытую охрану беспечно прогуливающегося государя и тем спасший ему жизнь, мгновенно становится центральной фигурой новой интриги. Теперь от позиции шефа жандармов зависит быть или не быть новым изменениям в стране. Молодой Николай это прекрасно понимал, и пытался хоть как-то подготовиться к любому из двух возможных сценариев развития сюжета. Прими Николай Владимирович сторону ретроградов – либералы будут вынуждены тащить нас с Афанасьевым и до сих пор сидящим в Тюремном замке Томска Серно-Соловьевичем в Петербург свидетелями на суд. И тогда станет принципиально важно – что и какими словами станем мы там говорить.
Только, как мне кажется, Николай зря волновался. Мезенцев не зря занимает свой пост, и вполне способен разглядеть посылаемые Небом сигналы: Александр не вечен, а после него к власти придет Николай! А значит, нет никакой опасности, что начальник политической полиции страны посмеет пойти против проводимой цесаревичем и великим князем Константином политики.
Вот таким вот образом жизнь продолжала тыкать меня лицом в… лужу невежественности. Смешно теперь вспоминать, каким крутым интриганом я себя считал пару лет назад, только осознав себя в новом молодом теле. Как говорится – век живи, век учись. Но тогда, в середине весны 1866 года, я наивно полагал, что это несколько не мой уровень. Что все эти оттенки и нюансы меня никак не касаются и не коснутся. Признаюсь, куда больше меня волновал пропавший слуга, сумевший вытащить документы из запертых на ключ ящиков стола.
Не то чтоб я только на этом, как говаривали мои племянницы – зациклился. Нет, конечно. Во всяком случае, у окна не стоял и к шагам в прихожей не прислушивался. С тех пор, как доктор Маткевич, скрепя сердце, разрешил мне вставать и кушать твердую пищу, силы стали стремительно ко мне прибывать. Теперь, к концу апреля, я уже мог несколько минут вполне прилично стоять – мир вокруг не норовил опрокинуться, и даже делать несколько шагов по комнате. И даже заставлял себя это делать по нескольку раз в день. Доковылять до горшка, прости Господи, даже с помощью Апанаса, гораздо более прилично, по моему мнению, чем позволять чужому мужику совать под себя утку.
Пусть последнее, намедни опубликованное в "Русском Вестнике", произведение графа Толстого – отрывок из романа с заголовком "1805 год" я читать еще бы не взялся – после долгого напряжения глаз буквы начинали сливаться в червяками извивающиеся полоски. А вот письма или небольшие казенные документы, втихаря, пока добрый доктор не видит, уже вполне мог изучить. Но и все-таки, если бы не Миша – даже и не знаю, как бы я смог работать. Дела не ждали.